Глава 3 Назойливое приглашение

I

…Тучи появились над горизонтом. От края до края раскинулась безжизненная пустошь. Оранжево-красная, словно там смешались оттенки янтаря и сердолика, с кипящими реками, над которыми клубились испарения, как если бы в них текла серная кислота.

Солнце превратилось в графитовый диск, окаймленный золотистой короной. Темно-синее небо разверзлось бездонной пропастью, и звезды, будто разлетевшиеся осколки льда, равнодушно взирали на землю сквозь разрывы туч.

Вся поверхность была испещрена разломами. Пронизывающий ветер завывал между скалами. Тучи нависли низко, и между завихрениями облаков  - белых, серых, черных  - сверкали молнии. Одна молния разрезала небо пополам и вонзилась в землю. Столб пламени и дыма вырвался из расколотых недр, и поток лавы взметнулся к небесам раскаленным мечом.

Возвышаясь над этой ужасающей картиной, в небе кружили исполинские создания, испускающие яркий свет. Они были похожи на змей, но это были не змеи. У них были звериные лапы и ветвистые рога.

В более поздних веках ученые мужи назвали бы их драконами.

Если более точно, то это были сгустки невообразимой энергии, принявшей такое обличие. Четыре огромных дракона с переливающейся, как перламутр, чешуей, сверкающей всеми красками в вихре света и тьмы, извивались над землей, испуская рев, от которого дрожали небеса. Они поднимались все дальше и дальше в небесную высь. В какой-то миг в небе разверзлась тьма, и пульсирующий белый свет выжег все вокруг…. И тогда Амару проснулся.

Сны, которые видел Амару, не повторяли друг друга, но мир в них был одним и тем же. Хадзиме рассказал это Цудзуку. А Цудзуку рассказал Овару, поскольку тот очень хотел знать. Они не раз обменивались мнениями по этому поводу.

Впрочем, их разговоры никогда не сводились к серьезным темам, и Овару мог внезапно ляпнуть что-нибудь вроде:

- Кстати, о странных снах. Мне тут тоже кое-что приснилось. Я аж офигел. Никогда такого не видел.

- Как интересно.

- Ты вот как-то не искренне это сказал. А вдруг это был пророческий сон?

- Ну хорошо. Что тебе снилось?

- В-общем, я будто днем лег вздремнуть, а потом проснулся, и было уже темно, хотя вечер еще не наступил. Но в окне уже горели ночные огни Синдзюку. Я потянулся включить свет в комнате, и тут же стало светло, вот только это была не электрическая лампочка.

- И что же это было? – в интонации Цудзуку сквозило 99 процентов чувства долга и 1 процент любопытства.

- Это был бумажный фонарик! К тому же, не обычный круглый, а этот, как его, цилиндрический такой, который складывается, как гармошка…

- Бумажный фонарик Одавара?

- Во-во, этот! Откуда ни возьмись, в комнате появилась бельевая веревка, натянутая в два ряда. И по ней ездили эти фонарики с оранжевым светом! Как по канатной дороге, туда-сюда, туда-сюда, ловко так.

- Хм…

- А еще все время играла песня. Ни за что не угадаешь, какая!

- Что за песня? – в этот раз в голосе Цудзуку не было никакого интереса, только 100 процентов чувства долга.

- Эта, как ее, щас упадешь… «Тяцуми» - песенка сборщиков чая!

- «И снова лето близко – восемьдесят восемь дней»… Та детская песенка?

- Ага! Вот эти фонарики и ездили туда-сюда под эту песню. Это было так странно, что я, наконец, проснулся.

- Действительно, куда уж более странно, - Цудзуку поднялся, чтобы убрать чайный сервиз, а Овару все никак не мог замолчать. Ему не терпелось проанализировать свое «пророческое видение».

- Слушай, все-таки, что это может значить? Может, это было видение про будущее человечества и планеты, а?

- Я так не думаю, - и дальше Цудзуку заявил со всей серьезностью: - Этот сон, Овару-кун, о том, что, во-первых, следует тщательней готовиться к выпускным экзаменам. А во-вторых, это вам напоминание, что старших братьев следует почитать, о младших – заботиться, и всегда стараться быть лучше, чем сейчас. Ну, и в данный момент сделать задание по английскому.

- Да где же тут логика-то… - пробурчал младший брат.

Хадзиме знал, что в начале учебного года на очередном заседании Ученого совета его неизбежно уволят, и поэтому он отправился в свой кабинет, предоставленный ему как члену совета, и начал наводить порядок в ящиках рабочего стола. Там валялась куча всего. Кроме нескольких нужных документов и материалов, относящихся к деятельности совета, накопилась гора личных вещей, большая часть из которых представляла собой просто хлам. Он предполагал, что вряд ли он когда-нибудь снова сможет работать за этим столом. Он мог только догадываться, какие корыстные планы строил на его счет дядя.

Закончив с уборкой, он заглянул в офис ректора, чтобы выполнить формальность – поблагодарить начальство за все, как того требовал этикет. Впрочем, на последнем этапе этой церемонии он не удержался от колкости – что можно было бы списать на его молодость.

- И все-таки, дядя… простите, господин ректор… Столько мороки и все ради меня. Стоило ли прикладывать столько усилий и вводить меня в Ученый совет, чтобы потом выставить вон?

Сеичиро одарил племянника прохладным взглядом, и пробормотал практически себе под нос:

- …Я обещал твоему деду, что ты получишь место в совете, вот и все. Я не мог нарушить это обещание.

- Вот оно что. А обещания не выгонять меня вы не давали, - сказав это, Хадзиме сам поразился вложенной в слова иронии. Сейчас дядя выглядел жалко. Совсем не как победитель. И Хадзиме почувствовал себя так, будто он издевается над тем, кто не может дать сдачи. У него даже возникло иллюзорное представление, что его надо пожалеть. Сколько еще трудностей предстоит дяде в будущем? Но нелепо было бы поддаться этому, ведь выгоняли-то его. Кто знает, сколько еще он продержится в качестве преподавателя? Объективно говоря, скорее Хадзиме заслуживал сочувствия. Хотя он почему-то чувствовал одно облегчение.

Он поклонился и вышел. Сеичиро проводил его взглядом и тяжко вздохнул. Он, и впрямь, был бы только рад, если бы его пожалели. Сегодня утром он со всей ясностью ощутил, что он остался в полном одиночестве, во время разговора с женой и дочерью.

- Мацури, ты снова идешь в дом Рюдо?

- Именно. Все четверо, конечно, красавцы и молодцы, на кого ни посмотри, но вот с домоводством у них совсем беда. Если бы я не заходила к ним время от времени, то они превратили бы свое жилье в берлогу.

- Да и не надо к ним ходить вообще, - буркнул Сеичиро.

- …Ты что-то сказал, папа?

Под прямым взглядом Мацури у Сеичиро слова застряли в горле. Мало того, что он осознал, насколько мелочным было его предложение, так и еще и взгляд дочери лишил его всякого желания гнуть свою линию. Мацури немного оттаяла и рассмеялась.

- Папа, тебе не идет быть злодеем! Не заставляй себя. Настоящий злодей сказал бы что-то вроде: «иди и подсыпь им яд в тарелку!»

- Типун тебе на язык, Мацури!

- Я считаю, что лучше не юлить. Выгнать Хадзиме из совета, но оставить преподавателем – так ты собираешься постепенно перекрывать ему кислород?

- Да не хотел я выгонять братьев Рюдо из Академии! Если бы Хадзиме занял мою сторону, я бы с удовольствием оставил его в совете! Это во-первых. А во-вторых – у него остается возможность, в любое время, вернуться туда…

Голос Сеичиро угас, потому что язвительный тон Мацури всколыхнул в нем старый страх. Страх перед депутатом Фурута. Этому подлецу ничего бы не стоило подсыпать яд братьям Рюдо. Он бы обставил все так, будто и Сеичиро был к этому причастен. Нет, вероятнее всего, он бы просто свалил на него всю вину!

Несколько секунд Мацури безмолвно ждала, пока отец снова обретет способность говорить, но так и не дождавшись, развернулась и вышла из столовой.

- Ох уж эти дети, им плевать на чувства родителей… - невнятно пробормотал Сеичиро. Это жалоба была вечная как мир.

Его жена все это время будто пребывала в своем собственном мире, не выпуская из руки чашку с кофе. Она слышала перепалку отца с дочерью, но ее взгляд был прикован к странице газеты на английском языке, и она даже не попыталась остановить дочь.

Тоба Саэко была родной тетей братьям Рюдо. Она являлась постоянным членом Ученого совета Академии Кёва и совмещала должности руководителя профессионального колледжа для девочек и директора детского сада. Ей было 48 лет, но она не выглядела на свой возраст. Она была высокой, статной, с гармоничными чертами лица. У нее был острый взгляд и стройная фигура – не то, чтобы худощавая, но создавалось впечатление, будто ей немного не хватает мягкости.

Сеичиро, переведя взгляд с дочери на жену, ворчливо упрекнул ее:

- Ты же мать! Могла бы и образумить свою дочку, чтобы не совершала глупостей!

- Мацури – не из тех, кто будет слушать бесполезные советы. Это во-первых. А во-вторых, ничего такого вопиющего она не делает. Она просто помогает двоюродным братьям с домашними делами, разве не так? Не вижу причин для паники.

Ее ответ был логичен и спокоен, но Сеичиро все равно показалось, что она сказала это в насмешку, и это ничуть его не обрадовало.

- Ну, войди же в мое положение. Мне и так трудно! Я руковожу академией, привожу в порядок состав Ученого совета – одно это неподъемный труд! Если мне еще и семейными вопросами придется заниматься самому, это будет чересчур!

- Дорогой, ты кое-что забываешь. Хоть ты и получил Академию Кёва, это всего лишь значит, что мне вернулось то, что принадлежит мне по праву рождения.

- Что… что это значит, Саэко? – его голос стал тише, и в то же время в тоне проскользнул гнев. Если даже его собственная жена ни во что не ставит его прошлые и будущие достижения – это ни в какие ворота не лезло. Он уставился на жену с недовольным видом, а та, как и прежде, не отрывала глаз от английской газеты. – Послушай-ка, что я скажу. Сколько бы ты ни рассуждала о каких-то твоих потенциальных «правах на что-то», они не более чем сокровище на дне моря – блестит, но достать невозможно. Реальными эти сокровища станут, только если кто-то поднимет их на поверхность. На это способен только профессионал.

Саэко впервые оторвалась от газеты. За серебряной оправой очков мелькнул откровенно насмешливый взгляд в сторону мужа:

- Как вы заговорили, дорогой! Напомните-ка мне: каким таким «профессионализмом» нужно обладать, чтобы с помощью продажного депутата вышвырнуть из Ученого совета своего племянника, который еще вчера был студентом?

Сеичиро потерял дар речи. Неужели каждый, в ком текла кровь Рюдо, рождался острым на язык?

- С какого… С какой стати ты решила, что имеешь право так говорить? Да мне пришлось отбросить все личные чувства ради того, чтобы школа процветала! Думаешь, что мне это далось легко? Что я сделал это все из-за ненависти к Хадзиме? Это не так!

Ее очки снова холодно блеснули:

- Значит, вам все-таки знакомо чувство жалости к близким родственникам?

- Разумеется!

- В таком случае, почему бы вам не защитить право вашей собственной дочери любить того, кого она хочет, и выйти замуж за того, кого она выберет?

- О чем это ты?..

- О том, что у меня нет никакого желания видеть своим зятем такого остолопа, как сын депутата Фуруты!

Правая и левая брови на лице Сеичиро дернулись в разные стороны, выдавая тот раздрай, что он таил в душе. Саэко взглянула на это с прохладцей, перевернула газету и снова обратила все внимание на страницу:

- Если вместе с нажитым состоянием у тебя из-под носа уведут еще и пресловутое «сокровище со дна моря», то останется только лить горькие слезы над своим хваленым «профессионализмом».

- Но у меня не было другого выхода! Что мне оставалось делать? Никаких приличных отговорок не пришло в голову, чтобы ему отказать. Чего теперь вспоминать-то?

- Этот депутат – предводитель шайки разбойников так сильно тебя испугал?

Лицо Сеичиро покраснело, как мак, от комментария жены. Казалось, что из пор сейчас вырвется пар.

- Чтобы я испугался Фуруты! Я боюсь только… - выпалил он, но подавился следующими словами и замолк – будто ножом отрезало. Страх, который был гораздо сильнее гнева и желания поспорить, сковал его язык. Лицо мужа стремительно сменило цвет с багрового на мертвенно-бледный. Саэко бросила на него взгляд с оттенком презрительного сочувствия, и, вернув себе ледяную невозмутимость, вышла из столовой, не выпуская газеты из рук...

Ⅱ

После того, как Хадзиме покинул офис ректора, он сложил в бумажный пакет вперемешку важные документы и всякий хлам и вышел из административного корпуса во двор. Его двоюродная сестра Тоба Мацури замахала ему из-под сакуры, растущей перед входом.

- Хадзиме-сан, а я тебя искала!

- Юная леди, что же могло вам понадобится от без пяти минут безработного профессора?

- А почему я слышу в твоем голосе старческое брюзжание? Ты слишком молод для этого!

- Ничего не поделаешь. В такой момент трудно удержаться, чтобы не поныть.

- Раз ты сейчас не занят в Ученом совете, значит, у тебя появилась куча свободного времени, так? Можешь пригласить одну красивую юную девушку на свидание.

Возможно, Хадзиме не была присуща галантность, но он был не насколько бесчувственным, чтобы ляпнуть: «Какую девушку?» Глядя правде в глаза, он признавал, что Мацури была и юной, и красивой. Бледно-оранжевый костюм-двойка и белая блузка идеально подходили её стройной фигуре. Хотя ещё в марте школьный жакет казался ей великоватым.

Впрочем, если бы его прямо спросили, что он к ней чувствует, Хадзиме затруднился бы ответить. В конце концов, он знал ее с самого рождения. И потом, когда Мацури было 4 года, она заявила: «Братик Хадзиме будет моим слугой!» - и с тех пор ничего не изменилось.

- Ладно, тогда в кино? Овару сказал, что в Синдзюку идет какой-то «Беспредельный ретро-аниме-марафон: 6 часов космического загула».

- Ну-у, я уже выросла из этого. Может, что-то посерьезнее?

- Тогда ужастик про Годзиллу?

- Ты смеешься, да? Почему ты не предложишь хотя бы романтичный триллер в духе Хичкока?

Они посмотрели в рекламном буклете, что идет в кино, но, к сожалению, ничего похожего ни на Годзиллу, ни на Хичкока не было. В итоге, решили пойти на боевик с кунг-фу, снятый в Австралии на деньги китайских иммигрантов, который показывали в Икэбукуро. Это было лучше, чем ничего.

По крайней мере, два часа скучать им не пришлось, а когда кино закончилось, уже наступил вечер. Хадзиме позвонил домой и сообщил, что пойдет ужинать с Мацури. Овару шутливо пожелал им «хорошо провести вечер», но Хадзиме проигнорировал намеки и положил трубку.

Они отправились в сторону небоскреба Саншайн, идя рука об руку. Спустя пару минут Хадзиме заметил нечто странное.

- Мацури-тян, ты, случайно, в последнее время мальчиков не обижала?

- В последнее время – нет, только в детстве, - сказала Мацури снисходительно. – А почему ты спрашиваешь?

- Потому что за нами весьма непрофессионально следит какая-то компания с лицами, не внушающими доверия.

- Ой, неужто полиция?

- Если и так, то они надели школьную форму.

Слежке пришел конец. И наступил черед откровенной агрессии. «Старшеклассники», количеством 10 штук, окружили Хадзиме и Мацури со всех сторон, и, поравнявшись с ними шагом, оттеснили их в закоулок.

Это были какие-то задворки, где среди сваленных в кучу мусорных баков бесчинствовали крысы и тараканы посреди бела дня. Там их поджидали двое студентов в школьной форме.

- Я смею полагать, что человеческую речь вы всё же понимаете, - сказал Хадзиме. – Тогда ответьте: зачем вы преследуете добропорядочных граждан? Ежели вы, пионеры, собираете пожертвования или занимаетесь сбором средств на благотворительность, то обратились не по адресу. Наоборот, могли бы и с нами поделиться.

В семье Рюдо старший брат Хадзиме, как и положено, ничем не уступал младшему Цудзуку. В том числе, в язвительности. Просто в присутствии Цудзуку ему было лень говорить, поэтому все полномочия переходили к младшему. Но когда того рядом не было, Хадзиме вполне мог выступить с речью сам.

- Рот закрой и молчи в тряпочку, покуда босс не появится, - эту скучную фразу выдал таким же скучным тоном один из здоровяков со стрижкой бокс. В будущем он явно метил либо в телохранители для политиков, либо в бандиты.

Мацури вцепилась в руку Хадзиме, но на самом деле она ни капельки не боялась, что ясно читалось по ее взгляду. Уж кто-кто, а она-то прекрасно знала, какой огромной силой обладают все братья Рюдо. Их способности превосходили способности любого мастера боевых искусств, даже если бы он положил всю жизнь на тренировки. Откровенно говоря, если бы здесь собралась целая сотня агрессивно настроенных малолетних бандитов, все равно перевес в силе был бы на стороне братьев. Хотя она не чувствовала себя обязанной кого-то предупреждать. Поэтому просто промолчала.

Толпа расступилась, и появился молодой человек, один вид которого сигнализировал о свирепости и насилии. Это был младший сын депутата Фуруты – Ёшикуни.

Он учился на четвертом курсе в университете Кококу, а также являлся председателем так называемого «Спортивного союза» - объединения спортивных клубов. Его авторитет был намного выше ранга рядовых профессоров. Отчасти это объяснялось тем, что его отец входил в Ученый совет университета. Также, его глубокие связи с ректором, известным своими ультраправыми взглядами, позволяли ему играть роль босса группировки, которую можно было бы уподобить «частной военной компании», и одновременно свободно распоряжаться бюджетами спортивных секций. В здании университета ему, как руководителю «Спортивного союза» выделили кабинет. Ходили слухи, что он таскает туда женщин легкого поведения посреди бела дня и студенток, не ограничивая себя в удовольствиях.

Он не гнушался и мелочью – зарабатывал себе на карманные расходы тем, что вольно распределял студенческие скидки и «крышевал» университетский общепит. Воистину он был копией своего отца, и гордился этим.

- Я – Фурута Ёшикуни, - сказал он. – Наверняка, ты слышала о помолвке. Моя будущая женушка! Хочу вечерком сходить с тобой в один отельчик по этому случаю.

Мацури отрицательно замотала головой, метнув раздраженный взгляд на непрошенного жениха:

- Да уж, наслышана. И приняла это за дурную шутку – хотя сейчас вижу, что реальность еще дурнее, чем я думала, - и она перевела взгляд на двоюродного брата. – Вот только попробуй сказать: «Мои поздравления». Врежу, честно.

- Даже и не собирался, - ответил Хадзиме.

Мацури снова обернулась к Ёшикуни и спросила, не скрывая отвращения:

- Значит, твой невежа-отец приказал, чтобы ты, как настоящий мужик, насильно сделал меня своей?

Ёшикуни в ответ злобно хохотнул. Опоздав на секунду, его прихвостни услужливо подхватили его хохот.

- Если даже восемнадцатилетняя девушка смогла тебя раскусить, то счастье в любви тебе не светит, парень, - сказала Мацури. – Ни сейчас, ни в будущем.

- Прямо сейчас у меня все в ажуре! - и он довольно загоготал, в восторге от своих слов. – В койке без разницы – светит там или не светит.

Хадзиме на это сжал челюсти:

- Дам тебе совет, как мужчина мужчине: эта девушка тебе не по зубам.

- Ты вообще кто такой? Ее хахаль, что ли?

- Нет. Если тебе так хочется знать, то я – ее слуга, - ответил Хадзиме со всей серьезностью.

- О чем ты, Хадзиме-сан? – удивилась Мацури.

Ёшикуни презрительно фыркнул:

- Вот оно чего. Слуга, значит. Ну тогда, придется тебе защищать госпожу ценой собственной жизни!

Ёшикуни был ниже Хадзиме на 5 сантиметров – но только потому, что тот был очень высоким для японца. Телосложением депутатский сынок не уступал рядовому борцу сумо высшего дивизиона. С ростом в 183 сантиметра и весом 105 килограмм он напоминал формой тела башню, к тому же, исполинскую. По сравнению с ним, гармонично сложенный Хадзиме казался тонким, будто сабля.

- Ломать парней не так прикольно, как насиловать баб, но тоже норм!

- К твоему сожалению, в ДНК моей семьи отсутствует ген мазохизма. Я не обрадуюсь, если меня ударят.

- А ты попробуй, вдруг с моей помощью ты откроешь в себе что-то новое! – сам Ёшикуни, несомненно, посчитал это отменной шуткой. Но то, что произошло дальше, было ничуть не смешно. Два студента по обе стороны от Хадзиме внезапно схватили его за руки. Ёшикуни неторопливо сжал кулак.

Он находил наивысшее наслаждение в том, чтобы причинять боль тому, кто не может ответить. Он скалился до ушей, не скрывая своей радости.

Его кулак с хрустом впечатался в скулу Хадзиме слева. Удар был настолько сильным, с полным переносом веса и подкручиванием кисти, что обычный человек потерял бы зубы и сознание. Однако Хадзиме лишь недовольно поморщился.

- В нашем семейном кодексе говорится: «Отплачивай добром на добро в двукратном размере, а злом на зло – в десятикратном», - и, сказав это, он моментально перешел к действию.

Он взмахнул руками, и двое висевших на нем студентов буквально разлетелись в стороны и врезались в стены. По переулку разнесся вопль боли. Пока остальные не успели сообразить, что обстановка резко поменялась, Хадзиме метнулся к Ёшикуни. Нет, скорее стремительно шагнул, вытягивая левую руку. Он схватил его за ворот и приподнял над землей. Открыв рот от удивления, Ёшикуни забарахтался, пинаясь ногами в воздухе. Хадзиме подтащил его к мусорным бакам у стены и пропихнул внутрь головой вперед. Насмотревшись на дергающиеся ноги, торчащие из бака, Хадзиме ударом ноги опрокинул его на землю.

Когда униженный и перепачканный объедками Ёшикуни поднялся, он заметил, что те подчинённые, кто не валялся в отключке, исчезли. Он выплюнул слова в сторону Хадзиме:

- Я этого так не оставлю! Я тебе все припомню! Ты еще пожалеешь!

- Да ради всего святого, придумай что-нибудь пооригинальнее! Иначе мне нет смысла запоминать.

Но его слова лишь эхом отразились от широкой спины в кухонных обрезках. Ёшикуни оглянулся через накачанное плечо и, не спуская глаз с противника, исчез за поворотом. 

- Хадзиме-сан, какой же ты сильный! – сказала Мацури с восхищением, и с оттенком беспокойства осмотрела его лицо. – Больно было? От того удара?

- Пустяк. Однако вот ведь незадача – этим я, возможно, поставил дядю в еще худшее положение по отношению к депутату Фуруте.

- Не «возможно», а точно. Но ничего не поделаешь. Он сам захотел прибрать к рукам академию. Пока его собственная жадность берет верх над ним, у него будет болеть голова по многим причинам. И Фурута – далеко не единственная.

- Иногда то, что кажется простой головной болью, оказывается раковой опухолью.

- Если это так, то значит, что пациент не уделяет достаточного внимания своему здоровью, - и закрыв тему отца, Мацури вдруг вздохнула: - Когда был жив дедушка, папа был рад и месту в Ученом совете. Как говорится в одной китайской пословице: тигр из дома – собаки в пляс. Как-то так.

- Сравнение не в пользу твоего отца, однако.

- Самой плакать хочется. Если бы он действовал по собственной воле, руководствуясь амбициями и соизмеряя свои возможности – это одно. Но он всего лишь марионетка в руках Фуруты.

Они вышли из закоулка и пошли по главной улице.

- Кстати об этом. Я попросил одного знакомого выяснить что-нибудь об этом человеке.

- Того, кто работает в газете?

- Ага. Он был учеником деда. Он сам предложил делиться информацией. У него, похоже, есть горы сведений, которые нельзя публиковать.

Хадзиме про себя отметил, что это звучит очень странно – несмотря на то, что в Японии была провозглашена свобода слова, газеты подвергались цензуре. Недавно он заглянул к знакомому журналисту в гости и между ними состоялся такой разговор:

- Так, тебе нужна информация о депутате по имени Фурута Дзюхей?

- Да, подойдут даже общеизвестные факты, - сказал Хадзиме.

Знакомый на мгновение задумался, а затем, с сожалением притушив недокуренную сигарету в пепельнице, ответил:

- Если в двух словах – он шаблонный.

- Шаблонный?

- Именно. Классический продажный политик. Такого бы в сериалах показывать, в роли депутата, который гонится за наживой, используя все средства, вплоть до насилия. Как отпетый негодяй, чьи действия непредсказуемы и разрушительны, он может внушать страх, но в остальном он пустышка. Не думаю, что он тот, кого тебе, Хадзиме-кун, стоит опасаться…

Сам Хадзиме тоже не считал Фуруту опасным врагом. В настоящий момент главной проблемой являлись отношения, которые связывали его с дядей, отцом Мацури.

- Папа изначально не настолько честолюбив. Он просто хочет таким казаться. Конечно, у него есть амбиции, но по своей натуре он просто надежный и добросовестный работник – каким он был при дедушке. Перенос кампуса, добавление новых факультетов, покрытие всех расходов за счёт продажи земли... Такие безрассудные идеи никогда раньше не приходили ему в голову. А сейчас он словно другой человек. Это все из-за этого Фуруты.

Возможно, Мацури только хотелось так думать, а в реальности все было с точности до наоборот. Пока был жив дед, то есть тесть, Сеичиро приходилось скрывать свою истинную натуру. Или же, он и сам мог не подозревать, на что он способен – прямо как самый младший из братьев Рюдо, Амару.

- За дядей стоит кто-то еще. Сначала я думал, что это пресловутый депутат Фурута, но…

- Думаешь, это не он?

- Нет, Фурута – тоже, но за ним, похоже, есть кто-то еще.

- А! Ты хочешь сказать, что депутат тоже чья-то марионетка, так?

- Да, посуди сама. Фурута годится разве что на роль второсортного злодея из дешёвого психологического триллера. У него не хватит мозгов, чтобы самому стать сценаристом или режиссером. А раз так, значит, есть тот, кто дергает за все ниточки.

Слова друга о «шаблонном злодее» идеально подходили ситуации. Хадзиме был с ним согласен. Банально – тот хотел через дядю завладеть активами Академии Кёва, используя грязные методы и запугивание. Это объясняло бы действия самого Фуруты, но кто тогда стоял за ним? 

Может, просто воображение разыгралось? Хотя… А авария на трассе Канъэцу? Он не мог избавиться от мысли, что сеть, постепенно суживающаяся вокруг них с братьями, почти готова, и его изгнание из школы – это просто очередная петля.

«Я молюсь, чтобы этот час никогда не настал», - говорил их покойный дед. Но похоже, что то, о чем он беспокоился, становилось все ближе.

Дед исполнил свой долг и покинул этот мир. Хадзиме пока даже не начинал исполнять свой. Вряд ли тут обошлось бы молитвами — нужно было принимать решения и действовать. Однако в свои двадцать три года он был совсем еще мальчишка – и поэтому груз ответственности так сильно давил на него. При этом, мысль сбросить этот груз с плеч ни разу не приходила ему в голову.

Он ободряюще улыбнулся расстроенной двоюродной сестре:

- Ну вот, мы немного размялись и нагуляли аппетит. Как и планировали, Мацури-тян, давай поужинаем, а потом я тебя провожу? Какую кухню предпочитаешь – русскую или итальянскую?

- Хадзиме-сан, ты всегда помнишь, как важно питаться правильно, что бы ни случилось, - Мацури слегка наклонила голову. – Иногда я даже не знаю, как реагировать. Но в любом случае – сегодня я бы съела какое-нибудь русское блюдо!

***

- И ты приполз ко мне жаловаться?

При звуке этого голоса Ёшикуни вжал толстую шею в плечи. Клюшка для гольфа в руках отца выглядела опаснее самурайского меча.

- Ёшикуни, ты тряпка! На что ты вообще годен, если даже не можешь завалить девчонку в постель! Мало того — опозорился перед своими же подчинёнными, проиграв этому сопляку Рюдо!

- Батя...

- Ты вообще думаешь своей башкой? Ты вывалял мое имя в грязи! Сколько раз я закрывал твои дела в полиции, чтобы у тебя не было судимости? И вот так ты отплатил за родительскую доброту?!

Даже разговаривая с собственным сыном, депутат смотрел свысока и сыпал упреками в неблагодарности. Ему просто необходимо было унижать других, чтобы подтвердить свое превосходство. Впрочем, у него были все основания беспокоиться. Он хотел сделать достойного человека из младшего сына, но тот сильно уступал в способностях старшему. Также, его здорово раздражало то, что сын этого выскочки замминистра Такабаяши закончил юридический факультет Токийского университета и затем получил должность в Министерстве внутренних дел. Как бы то ни было, Фурута всегда позволял сыну делать все, что тому в голову взбредет. Все же он не хотел лишать его способности самому разбираться, в случае если возникнут проблемы. Он считал, что дети должны приносить отцу пользу. И раз уж Фурута собирается поставить сына во главе Академии Кёва, то Ёшикуни должен научиться сам разрывать клыками добычу, которую ему принес в зубах отец.

- Батя, прости, но дай мне еще один шанс! Я обязательно восстановлю честь нашей семьи!

- Что ты собираешься сделать?

- Я размажу этих обнаглевших братьев Рюдо по стеночке! Не за себя – за тебя, батя! Если они хлебнут у меня горя, то и ректор Академии Кёва тут же испугается, станет шелковым и будет тебя слушать с открытым ртом!

- Хм…

Фурута решил, что зря он так плохо думал о мыслительных способностях сына. И правда несмотря на то, что Тоба Сеичиро выгнал племянника из совета, он как будто в чем-то продолжал полагаться на силу братьев Рюдо. Пусть он и убрал с важного поста старшего, Хадзиме, но разве тот факт, что этот выскочка, как и прежде, ведет уроки в академии, не говорит о том, что Сеичиро не способен разорвать с ним все связи?

Если они зададут хорошую трепку этим братьям, и те наконец капитулируют перед ними, то у Тобы не останется сил противостоять Фуруте, не так ли? Да и хорошо было бы реабилитироваться в глазах Его Сиятельства после позора на трассе Канъэцу. Таким образом можно будет подвинуть Такабаяши с пьедестала, показать свое усердие и доказать старику, что он не лыком шит. Да, необходимо было принять все возможные меры против этих братьев Рюдо.

- Ладно, поручаю это тебе. Справишься – молодец. Если что-то нужно, только скажи.

При этих словах на лице Ёшикуни расплылась улыбка – а скорее, довольная гримаса хищного зверя.

Ⅲ

Необычную посылку доставили в дом Рюдо в обед, накануне начала школьного года. Напевая под нос песенку собственного сочинения под названием «Врата ада завтра распахнутся», Овару заглянул в почтовый ящик и извлек оттуда большой конверт с чем-то непонятным и мягким на ощупь внутри. Он недоуменно склонил голову набок. Он проверил имя отправителя, но его не оказалось. Тогда он вскрыл конверт, не переступая порога, и перевернул его.

Из конверта высыпались человеческие волосы. Так много, что не поместилось бы в обеих ладонях. Длинные, шелковистые, с легким рыжеватым оттенком, они явно принадлежали юной девушке. На горку из волос спланировал листок бумаги с цветочным узором. Овару вцепился взглядом в нагромождение отпечатанных на машинке безликих слов.

Спустя минуту четверо братьев Рюдо сидели в кабинете. В этой гостиной на западный манер, окна которой выходили на север, раньше работал их покойный дед. У одной стены выстроились в ряд громоздкие старинные глобусы – земной шар и небесная сфера. На таком же огромном, под стать комнате, сделанном на совесть дубовом столе лежали письмо, конверт и волосы. Цудзуку тихим голосом зачитал текст:

- «Ваша подруга Асада Эри находится у меня. В доказательство присылаю вам ее волосы в конверте. Если не хотите, чтобы она лишилась других частей тела, следуйте моим указаниям. Фурута Ёшикуни».

Цудзуку посмотрел на младшего брата:

- Эта бедняжка – твоя девушка, Овару-кун?

- Хотелось бы, но нет. Она всего лишь моя бывшая одноклассница из средней школы.

- И, тем не менее, мы не можем так просто это оставить, - сказал Цудзуку.

Во взгляде братьев, направленном на груду волос, читалась не свойственная им серьезность. Сначала – волосы. Но они-то отрастут. Однако, отрезанные палец или ухо – это другое дело. Исправить такое будет невозможно.

- Если за этим стоит депутат Фурута, то бессмысленно идти в полицию. Придется спасать ее самим, - сказал Овару.

Цудзуку откинул чёлку со лба:

- У Фуруты в собственности несколько домов. Его избирательный округ где-то в Хокурику, но вряд ли он проживает там или в здании Палаты представителей. Если брать только окрестности Токио, это уже порядочное количество резиденций. Один Овару-кун не управится.

Хадзиме многозначительно взглянул на Цудзуку:

- Когда ты успел разузнать обо всем?

- Если не ходить на физкультуру и не корпеть над грамматикой, то у студентов второго курса появляется куча свободного времени – особенно, у гуманитариев.

- Я-то считал университет «храмом науки», – озвучил Хадзиме свои давно устаревшие взгляды – с явным недовольством.

- Я готов признать, что в странах, где у школьников есть возможность заниматься тем, чем хочется, так и есть. Однако в Японии, единственное время в жизни, когда можно без оглядки позволять себе развлекаться – это как раз студенческие годы.

- Красивые слова, уважаемый младший брат. Но, по сути, это намек Овару на то, что в семье у него нет монополии на скандалы?

Цудзуку беззвучно рассмеялся в ответ на то, что его раскусили:

- Другого я от вас и не ожидал, нии-сан. Вы зрите в корень. А как же вы? Будете придерживаться политики ненасилия? В такой ситуации?

- Никак нет, - коротко ответил Хадзиме. Он положил одну ногу на другую. – Если действовать, то нужно бить первым – до того, как враг расставит ловушки. И еще: нам следует тоже взять заложников для последующего обмена. Раз наш враг прибегнул к таким низкопробным методам, то и мы не будем церемониться с ним.

Час спустя, обговорив все детали плана, братья Рюдо приступили к его реализации.

Ёшикуни, младший сын Фуруты Дзюхея, владел квартирой в многоэтажном доме неподалеку от станции Эбису на линии теперь метро, а раньше государственной железной дороги Яманотэ. Просторная трёхкомнатная квартира служила ему базой для разных дел, а также использовалась как притон для его банды, место для любовных свиданий и площадка, где он запугивал своих жертв и вершил самосуд. Ходили слухи, что, когда его отец пользовался этой квартирой, как складом для партийных денег, Ёшикуни вымогал у него пять процентов за «услуги хранения». 

Многоэтажка в пятнадцать этажей называлась Urban Palace Ebisu. Стены были выложены кирпичом, и в данный момент на эту стену с задней стороны здания задумчиво смотрел Овару. Как же ему прокрасться внутрь? Начиная с лифтов в холле первого этажа, везде были выставлены патрули из не менее чем трех парней в школьной форме с деревяными боккенами. Удар таким мечом был почти так же опасен, как настоящим. И на пожарной лестнице тоже караулили студенты. Наверное, это порядком мешало жителям дома.

Как бы то ни было, для того чтобы привести Фуруту и его сына в полное замешательство, нужно было действовать на опережение, не ожидая ничьих «указаний». Как сказал Цудзуку: «Если ты нападаешь, то делай это со всей наглостью – для пущего психологического эффекта».

Одежда Овару – джинсы, джинсовая куртка, футболка и кроссовки – не стесняла движений. Волновался ли он? Да примерно так же, как перед аттракционом с американскими горками. Он еще раз смерил стену взглядом и убедился, что рядом никого нет.

В ту ночь Фурута Ёшикуни не притащил женщин на свою «штаб-квартиру», и это не потому, что он ожидал нападения братьев Рюдо. Просто так вышло случайно. Он распивал алкоголь со своими прихвостнями, посматривая какое-то американское порно по видику. В просторной гостиной размером более 30 квадратных метров тут и там частоколом выстроились бутылки дорогого западного виски, который был не по карману ни одному добросовестному офисному работнику. 

Когда дверь соседней комнаты распахнулась, и оттуда появился человек, Ёшикуни потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это был Рюдо Овару. Виной тому был алкоголь и беспечность. Пошатнувшись, он встал и спросил заплетающимся языком:

- Ка… Как ты сюда пробрался, сопляк?!

- У меня есть пара-тройка знакомых ангелов. Они меня подбросили.

- Ты лжешь!

- Да-а, вряд ли мы подружимся, если ты не умеешь отличить ложь от шутки.

Овару сделал вид, что и не карабкался только что на тридцатиметровую стену. Он трещал без умолку, как ни в чем ни бывало:

- Кстати, а где Асада Эри? Я специально прибежал сюда сломя голову, чтобы справиться о ней у ее рукожопого парикмахера.

Ёшикуни перевел дыхание:

- Я тебе отвечу, но с одним условием.

- Каким?

- Сразись со мной. Если ты победишь, я скажу тебе, где эта сучка.

Услышав это, Овару рассмеялся от облегчения. 

- И это всё? Я думал, ты предложишь что-то пострашнее. 

Ёшикуни молча заскрежетал зубами. Он ожидал, что противник испугается. Гнев отразился на его лице. Воспоминания о недавнем унижении от его старшего брата Хадзиме лишь подливали масла в огонь. Венка на виске запульсировала от злости. Он скинул с плеч школьный пиджак и закатал рукава рубашки. Овару так и продолжал стоять перед ним, не вынимая рук из карманов джинс. Он бросил взгляд на аудиосистему у стены.

- Не жалко тебе аппаратуру? Разнесем же, если устроим махач здесь.

- Не здесь. На крыше. Иди за мной и даже не думай смыться! – и обескураженный таким поведением пятнадцатилетнего подростка, Ёшикуни вышел из комнаты.

Когда дверь рывком распахнулась и в проеме показалась огромная туша, десяток его прихвостней, поставленные охранять коридор, уставились на главаря.  

- Бесполезное дерьмо! – рявкнул он. – Этот недоносок вошел в мою комнату, как к себе домой! У вас, придурков, что, вместо глаз стеклянные пуговицы?! Вы куда смотрели?!

- Но… Но, босс, мы не спускали глаз с лестницы и коридора, клянемся!

- Поговори у меня еще! – и он двинулся сквозь выстроившихся в ряд шестерок, раздавая звонкие оплеухи направо и налево. Овару следовал за ним. Это было похоже на шествие линкора, за которым следовал небольшой фрегат, только по сравнению с большим кораблем, фрегат был совершенно невозмутим.

Когда двери лифта открылись на крыше, Омару поморщился. Все вокруг воняло алкоголем. Весь этаж площадью около 330 квадратных метров был выложен декоративной плиткой, засажен газоном и вечнозелёными кустарниками. Места было достаточно, чтобы двадцать или тридцать человек пошли бы стенка на стенку.

На севере, за Сибуей, небоскрёбы Синдзюку пронзали небо световыми столпами. Ветер был порывистым, ежеминутно меняя направление. Расставив по периметру крыши человек двадцать своих шестерок, Ёшикуни повернулся к нахалу, который посмел пробраться в его штаб-квартиру. Он попытался дышать ровно, чтобы прочистить мозг и легкие от алкогольного дурмана. Наконец, он принял боевую стойку — насколько вообще это было возможно в его состоянии. 

- Ну все, недоносок! Я тебе щас все кишки на кулак намотаю!

- Ой-ой, милости просим! - нагло ответил Овару. И в тот же миг резво отпрыгнул.

Заревев, как бык, Ёшикуни бросился в атаку. Правая нога, мощная, словно бревно, рассекла воздух. Без промедления последовал удар левой — с такой силой и скоростью, что, если бы он попал по торсу обычному человеку, минимум три ребра оказались бы сломаны.

Увы, Овару не был «обычным человеком». Удар Ёшикуни лишь неуклюже просвистел в воздухе. В тот же миг Овару выбил из-под него опорную ногу одним легким движением. Ёшикуни рухнул, как подкошенный, лицом в траву, набрав в рот целый кусок газона.

Среди студентов поднялся шум, подозрительно напоминающий смешок. Неудивительно – ведь их злобного, свирепого предводителя размотал, как тряпку, какой-то парнишка, вдвое меньше его ростом. Кто-то, наверняка, невольно припомнил и то, как Ёшикуни не так давно выставил себя на посмешище в закоулке.

Ёшикуни впал в ярость. После того, как Рюдо Хадзиме отделал его одной левой, его младший брат потешается над ним! Его авторитет, основанный на грубой силе, затрещал по швам. К тому же, хитроумный план взять в заложники Овару, чтобы заставить капитулировать всех братьев Рюдо, повис на волоске.

Он вскочил с травы, словно раненый зверь и с ревом бросился на Овару. В этом движении было столько ярости, что какой-нибудь впечатлительный противник умер бы со страху. Но его ярость, размер кулаков, опыт в драке и даже мастерство владения боевыми искусствами тут оказались бесполезны и бессильны. Овару легко уклонился, всем своим видом показывая, что страдает больше от разящего от него перегара, чем от разящего удара с плеча.

Ёшикуни потерял противника из виду. Уйдя из-под удара, Овару пинком в огромный зад отправил его в полет. Он влетел в кусты головой вперед. Когда он, наконец, выбрался оттуда, вся нижняя половина его лица была залита кровью, а из ноздрей торчали листья и ветки.

- Какого хрена вы тут стоите, кретины! – заорал Ёшикуни на своих прихвостней, скрывая за криком очередной провал. Ему было уже плевать и на репутацию, и на все. – Размажьте этого сосунка по крыше! Сдохнет – плевать, батя все уладит! Мочите его!

Студенты переглянулись. И в следующий миг бросились в атаку. Они уже не считали Овару обычным школьником, но все еще верили в численный перевес. И последовавший за этим разгром случился не потому, что они недостаточно старались, а потому, что Овару чуть перестарался. 

Похоже, что в ту ночь никакая логика не работала. Она просто пала смертью храбрых. На демонстрацию этого факта ушло каких-то пять минут – двадцать человек всё же составляли весомую силу.

Кровь продолжала капать из носа Ёшикуни. Его подручные валялись без сознания по всей крыше, словно еще одни декоративные элементы. Узрев эту картину, он съежился, и, тяжело дыша ртом, попытался ползком пробраться к выходу.

Вокруг его левой лодыжки сомкнулась ладонь. Овару беззаботно поймал его за ногу, и одного этого хватило, чтобы Ёшикуни больше не мог продвинуться ни на сантиметр. Весивший вдвое меньше него Овару потянул тушу громилы к краю крыши, даже не помогая себе второй рукой. Там он схватил его за обе лодыжки и с пугающей лёгкостью вздернул в воздух, а затем перекинул через парапет. Он вытянул руки перед собой.

Ёшикуни повис вниз головой и заорал благим матом. До этого момента это он заставлял всех кричать от ужаса, избивал, пинал и доказывал свое превосходство грубой силой. Теперь же обнажилась вся суть малолетнего деспота. Это было живым свидетельством того, что между жестокостью и настоящей силой нет связи.

- Где Асада Эри?

- Я не з-з-знаю!

- Долго я тебя держать не смогу. Я ведь из приличной семьи и ничего тяжелее палочек для еды в руках не держал. Ой, ладонь скользит!

Овару отпустил одну ногу. Ёшикуни истошно завизжал. Перед его лицом закачались огни Сибуи. И в этот момент он почувствовал, как по штанам разливается мокрое пятно. Теплая жидкость побежала вниз по животу и груди противными струйками.

- Прекрати, пожалуйста, не надо! – униженно взмолился Ёшикуни, весь покрытый собственной мочой. Вся его показушная сила тут же рассыпалась в прах от ужаса и осознания поражения. – Асада Эри у бати дома. На границе Матиды и Хатиодзи. Это батина хата, хотя владельцем записан левый чувак…

Туда уже направлялся Цудзуку. Глаза Овару остро блеснули. Наконец-то они узнали адрес, откуда им прислали это назойливое приглашение.

История седьмая. Про лучшую подругу

Орихиме тихо плакала в подушку. Месяц в окошке ее темницы тоненько звенел о прутья решетки, камертоном к ее всхлипываниям.

Она поняла. Она все поняла. Какая же она была дура!

Рангику-сан… Ичимару Гин… Айзен… Как она раньше не догадалась?! Это называлось «любовный треугольник».

Нет, это решительно нельзя было оставить как есть! Она просто обязана встретиться с Айзеном еще раз и рассказать ему… Встретиться с Айзеном еще раз… В его спальне. Наедине. Теперь наедине. И повтори…

Нет! Поговорить! Только поговорить!

Загремел засов двери, и Орихиме в испуге подскочила с дивана, но рухнула на пол, запутавшись ногами в одеяле. В таком виде ее и нашел Ичимару Гин.

Она смотрела на него огромными заплаканными глазами из своего кокона, а он, злобно прищурившись, разглядывал ее с высоты своего роста, и уголки его плотно сжатых губ, застывшие в вечной улыбке, были острые, как меч.

- Аканна… - протянул он ядовито. – Если ты пострадаешь, владыка мне голову снесет. Поднимайся. Тебе выделили комнату рядом с ним.

Его тон сочился ядом, от которого у нее свело судорогами ноги. Но она вспомнила про его несчастную любовь, и ей тотчас стало не до судорог.

- Мне так жаль…

- Чего тебе жаль? – Гин наклонил голову.

- Неужели ничего нельзя сделать?

- Ну почему нельзя. Зашьют обратно, никто и не узнает – я болтать не буду, владыка тоже не расскажет. Или у тебя претензии к качеству? Ко мне или ко владыке, боже упаси?

- Нет, не это… Хотя это тоже… Но я же не про себя! Я про тебя! – Орихиме расплакалась еще раз. – Про любовь!

- Что «про тебя»? Ты, что – влюбилась?! – ужас и замешательство отразились на его лице, а потом он вспомнил кое-что и провел рукой по лбу, словно стирая пот. – В меня?

- Нет!

- А ты умнее, чем я думал. В него?

- Не я! Ты! Я знаю, я поняла, я сердцем почувствовала!

- Ах, сердцем, - закивал Гин понятливо. В полутьме было совершенно не видно, как он побледнел сильнее обыкновенного.

- Я помогу вам быть вместе! – выпалила девочка. Она наконец-то выпуталась из одеяла и воздела руку, сложив пальцы в букву V - Victory. – Иноуэ Орихиме – воин любви! А любовь спасет мир! Ты, ведь, поэтому такой злой, да?..

- Что… - Гин был плохо осведомлен о поп-культуре японских девочек-подростков и поэтому аллюзию не уловил. Но он понял другое, поэтому в ужасе сложил руки перед грудью. – О Будда милосердный – или кто там заседает вместо него – чур меня, чур! Я клянусь, я стану твоим монахом в следующей жизни, самым послушным из всех, только пусть она забудет о том, что только что сказала!

- Что я сказала? Что ты влю…

Гин зажал ей рот ладонью и нервно рассмеялся:

- Ладно-ладно, не шуми. Слышала про такое: счастье любит тишину? Пусть это будет нашим секретом, хорошо?

Орихиме активно закивала.

- Вот и славно. А пока – притворись, будто ничего не знаешь, принцесса… И не думай о белой обезьяне.

Счастье любит тишину… Как он это красиво сказал, подумала девушка. Как романтично! Не зря Рангику в него влюбилась. Бедняжка. Когда Орихиме вернется, она ей, конечно, расскажет о том, чего (или кого) хочет Ичимару Гин… Или нет. Ведь придется рассказать и другое. Ее лицо вспыхнуло от стыда.

Лучше не вспоминать, лучше не думать о белой обезьяне – вот только почему-то не получалось. Гина было очень-очень жалко. Она всей душой чувствовала, что его тянет поговорить о своих чувствах, и иногда, когда он приходил, она расспрашивала его об Айзене, просто чтобы он мог выговориться. Не то, чтобы ей было интересно узнавать подробности личной жизни владыки. С кем он там спал до нее. Что ландыши любил. Или не любил, а предпочитал. Гин рассказывал, что было время, когда постель его капитана пахла ландышами после свиданий с одной златокудрой красоткой. Орихиме спросила его, любил ли владыка ту красотку, и что с ней стало, и обязательно ли ей тоже пользоваться духами с ландышами...

- Смерти моей хочешь? – буркнул Гин. – Лучше даже не напоминать. Еще не хватает того, чтобы и из-за тебя он по болотам бегал… Хотя весело было. Да не утопил он ее, не пугайся так! Сбежала она в мир живых, и больше мы ее не видели… Ну, и скатертью дорога.

- То есть, он не всех убивает, с кем спит? – Орихиме вспомнила о Хинамори Момо.

- Владыка уважает тех, кто самосовершенствуется… А не распускает нюни. Советую подумать об этом. Могу дать пару советов про навыки в постели, кстати.

Орихиме задернула пурпурную бархатную портьеру на узкой бойнице окна в своей новой комнате, словно испугавшись, что кто-то увидит ее и прочитает на ее лице, о чем она думает.

История восьмая. Про ложь

Они остались вдвоем в комнате с бездонным потолком – Ичимару Гин и Айзен Соуске. Впервые после той ночи. А ведь прошло уже немало времени. Айзен делал вид, будто ничего между ними не было. Не мешало ему пользоваться принцессой в свое удовольствие – Улькиорра только успевал простыни менять.

Айзен не отводил от него взгляда. Не приближался, но и не отходил далеко.

- Я много думал, Гин, - начал он, как обычно, размеренно, внушительно и не спеша.

…Раз позвал, значит, что-то придумал. Гин внутренне приготовился к самому худшему.

- У меня есть несколько логичных объяснений тому, что произошло.

- Разумеется, - в горле разом пересохло. – У меня тоже.

Если бы дело было в логике. Гин тоскливо отвел взгляд. Айзен начал обходить его кругом. Чувство приближающейся опасности заставило волосы на загривке зашевелиться, но Гин вытянулся в струну, смотрел прямо и убеждал себя не паниковать – иначе действительно последует наказание.

Айзен остановился позади. Его дыхание коснулось волос.

- Я готов тебя выслушать, Гин.

- Владыка, я…

- Не спеши. Подумай, - тягучий голос у самого уха. – Хорошо подумай. Я знаю, когда ты лжешь, Гин.

- Айзен-тайчо, я в вас ни чуточки не сомневался.

- Поэтому… - ладонь легла на плечо. – Я хочу, чтобы сейчас ты обманул меня.

Что он… имеет в виду? Тепло от ладони разлилось по телу. Приятное. Как обман. Значит, так, Соуске, да? Ты хочешь услышать ложь? А правду – не хочешь? Так ты думаешь найти выход из положения… Нет. Гина внезапно пробило осознанием. Айзен слишком часто слышал, как Гин врет, и для того, чтобы понять правду, ему не нужны слова. Гин выдаст правду, хочет он этого или нет, потому что Айзен умеет читать между строк.

- Солги мне, Гин.

- Как скажете, тайчо.

Что говорить, что?! Он стоит за спиной, не видит сейчас лица Гина, но и Гин не имеет возможности видеть, держит ли он зампакуто или складывает фигуру из пальцев для смертоносного заклинания или…

Уймись, испуганное сердце. Он слишком близко, чтобы не слышать твой панический стук. Он знает, что ты боишься. Так пусть знает, почему.

- Истинная правда, Айзен-тайчо, клянусь, - Гин обвел языком пересохшие губы. – Черт попутал. Я никогда-никогда не любил вас… С самого первого дня, с первого взгляда… А если кто-то и намекал вам о чем-то, то это все ложь и поклеп. Я же без Рангику жить не могу. Моя маленькая слабость… - он поспешно сглотнул. – Я эту женщину... Если бы она сейчас оказалась прямо здесь, в этой комнате, я бы даже не посмотрел на то, что мы не одни… Даже под угрозой смерти я бы… - он шевельнул пальцами. – Я бы убил ради нее.

Гин замолчал, и в комнате установилась долгая неуютная тишина. 

- Вот как, - негромко сказал Айзен.

Неожиданно волос и щеки Гина коснулись пальцы. Щекотно. Кончики пальцев скользнули по лицу к губам. Айзен прижался к нему со спины.

- Ты всегда лгал красивее, чем говорил правду, Гин. Продолжай. Должно быть, не очень приятно, когда я стою так близко?

- О владыка… - Гин замер, глядя в одну точку перед собой. Тело сходило с ума, но это тело… Мозг работал на пределе возможностей. Стал бы Айзен так приближаться… Стал бы Айзен так близко стоять к потенциальному убийце? Ответ был слишком очевиден.

– Вы же знаете, как я люб… - он чуть не задохнулся, когда его торс обвила крепкая рука. – Люблю такое тесное общение с ва… - хитрые глаза сверкнули. – С вашей Кьёка Суйгецу.

В следующий миг голос Айзена раздался где-то в глубине комнаты: «разбейся», - и Гин понял, что он стоит в тронном зале, а владыка восседает на своем любимом месте, далеко и в полной безопасности.

- Как ты понял, Гин? – в голосе Айзена звучал неподдельный интерес.

- О, не беспокойтесь. Иллюзия была совершенна, - поспешил сказать Ичимару. – Только вот вы бы не стали…

- …обнимать мужчину? – подхватил Айзен. – Очень хорошо, Гин. Очень хорошо.

Ичимару опустил голову и сглотнул. Нет, не хорошо. Он сглупил. Насколько все было реально в тот вечер с Орихиме? Мог ли Соуске незаметно дотянуться до Кьёка Суйгецу… Да какая разница! Он остался жив, а для чего – когда-нибудь владыка даст это понять.

Айзен отчего-то молчал и продолжал смотреть на него с высоты своего насеста до тех пор, пока не понял, что пауза затянулась.

- Ты хочешь сказать мне что-то еще, Гин?

- Только одно, владыка. Про Хинамори-кун.

- Вот как? Ну, говори.

- Завидую ей, - Гин поднял голову, приоткрыл один глаз и язвительно улыбнулся, скрывая невысказанное за саркастичным тоном. – Она умерла у вас на руках. Это огромная честь. Наверное, вы действительно любили ее.

Невысказанное, но выстраданное.

- Нет, - сказал Айзен быстро. Слишком быстро. – Это не любовь, - продолжил он, да так продолжил, что все стало враз понятно. Во-первых, потому что нельзя. Потому что не может владыка любить кого-то больше, а кого-то меньше. Все равны перед ним. У каждого своя роль, строго отведенная им в этой истории. У Орихиме. У Хинамори. У Гина.

И во-вторых, потому что нельзя. Чувства – это не для владык. Непредсказуемые. Неуправляемые. Слишком сильные. Слишком слабые. Опасные.

Они смотрели глаза в глаза несколько долгих мгновений, и много открылось обоим, но никто не произнес этого вслух. Айзен чуть сощурился, Ичимару раздвинул тонкие губы в улыбке и подобострастно поклонился.

Иначе все рухнет, как карточный домик на ветру.

- Но секс был хорош, - добавил Айзен.

Смертельной ошибкой было бы уточнять, с кем.

- Ты можешь идти, Гин.

История девятая. Про любовь

- Ичимару Гина казнили, слышал?

- Счастье-то какое! Туда ему, змею, и дорога. А тот, который слепой?

- Да его еще в битве замочили!

- А этого… не к ночи будь он помянут… Айзена?

- Тоже хотели казнить, но рыжая рьёка ворвалась на совет капитанов и потребовала заменить казнь на пожизненное.

- В смысле, Куросаки Ичиго ворвался и потребовал?!

- Ты дебил, что ли? Рыжая! Грудастая! Рьёка! Баба сумасшедшая!

- А-а-а… ЧЕГО? Он же опасен, да и силы у него немеряно. А если сбежит?

- Не трясись ты так. Посадил его, значит, сам Урахара Киске. От него не убежишь.

- Свят, свят. А что Ичимару-то, как казнили?

- Голову, говорят, снесли.

- Надо было прилюдно, порадовались бы все.

- Надо было еще и сжечь. И кол осиновый. И пепел по ветру развеять. На перекрестке дорог. На всякий случай.

Рядом с говорящими гаркнули:

- ОСТАВИТЬ РАЗГОВОРЧИКИ! Кру-гом! Шагом марш отсюда…! – и, приправив команду, звучным матом, Абарай Ренджи обернулся к Ичиго:

- Теперь на улице потише будет. Она хоть выспится.

Взгляды друзей устремились к окну на втором этаже госпиталя для шинигами, где лежала Иноуэ Орихиме. Ее лицо было бледно-зеленого цвета, губы опухли, глаза были красные от слез. Да и вся она была отчего-то опухшая, округлая и совсем не похожая на ту девчонку, которая примчалась в Сообщество Душ вместе с Куросаки Ичиго.

Она кусала губы. Ее руки отчаянно сжимали одеяло, прикрывающее растущий живот. Рядом, на столике, лежал приказ, подписанный генералом Ямамото. «Заменить смертную казнь для преступника Айзена Соуске на пожизненное заключение по причине того, что Иноуэ Орихиме носит его ребенка, что является неоспоримым смягчающим обстоятельством. Преступника Ичимару Гина казнить через отрубание головы на холме Сокьёку в присутствии капитанов 1 и 2 отрядов Готея-13, а тело сжечь».

Ветер из открытого окна смел бумагу со стола, а следом за ней еще один клочок, на котором было что-то написано, потом зачеркнуто, и подписано сверху нервным старческим подчерком:

«Напиток вечного сна».

Орихиме вытерла слезы и погладила живот.

- Твой папа жив, малыш, - прошептала она. – Если ты родишься девочкой, то пусть у тебя будут зеленые глаза и светлые волосы. Или мальчиком… - она напряженно сглотнула. – С рыжими волосами и зелеными глазами… Ты пинаешься? Ты думаешь, что у тебя будут желтые глаза? Нет, малыш, Айзен был аккуратен, он не оставлял следов… Я соврала им. Иначе они бы казнили его… Не потому, что я его люблю, малыш…. - ее губы исказились, и с ресниц сорвалась слезинка. – Не потому, что я… - повторила она шепотом. – А потому что он. А я всего лишь обещала ему, что любовь спасет мир.

Потому что так хочет Ичимару Гин.

История Десятая. Нефинальная.

У ребенка были глаза отца.

Золотисто-карие.

Конец

Глава 1. Весенняя гроза orocchan.diary.ru/p222287842_soryuden-glava-1.h...

Глава 2. Мелкие интриги

Глава 3. Неприятное приглашение

Глава 4. Злодеи меняются местами

Глава 5. Золотая неделя в сером цвете

Глава 6. Встреча

Глава 7. Деревня Рюсэн - «Драконий источник»

Глава 8. Шумные гости

Глава 9. Полигон

Глава 10. Явление дракона

Глава 2. Мелкие интриги читать дальше

I

В отличие от бури интриг и страшных замыслов, порожденной людьми, природная буря разыгралась на одну ночь, и на следующее утро над Токио раскинулось спокойное голубое небо.

- Весной небо ясное, но не глубокое. Будто просто плеснули на небесный свод голубой краской… - прокомментировал Цудзуку.

Овару хмуро уставился на брата:

- Развел тут поэзию. Лучше бы быстрей зубы чистил и выходил. Здесь и так не протолкнуться.

Ванная комната в доме Рюдо не была маленькой, но если все четверо братьев одновременно собирались чистить зубы, то, безусловно, становилось довольно тесно. Не говоря уже о том, что двое старших ростом были выше среднестатистических японцев, и конечности у них были длиннее.

- Амару, ну-ка чисти зубы тщательнее. Ты сильно заблуждаешься, если думаешь, что я за тобой не смотрю.

Услышав от Хадзиме замечание, Амару втянул голову в плечи и промычал «угу-у». Словно нашкодивший щенок.

Из-за того, что у них была разница в 10 лет, старший брат казался ему наполовину отцом. Более того, настоящего отца он потерял сразу после рождения, а Хадзиме, к тому же, был членом Ученого совета, и преподавателем в школе, куда ходили все братья. И поэтому Амару глубоко в душе ощущал себя перед Хадзиме новичком питчером, которого выставили против игрока с «Тройной короной». Он даже и помыслить не мог о том, чтобы пойти против него.

К слову, второй и третий по старшинству Цудзуку и Овару любили повторять, что «Хадзиме балует Амару». И это не было так уж далеко от правды. Особенно остро это чувствовал Овару. «А вот мне никто замечаний не делает. Сразу подзатыльник дают. Со словами – «за что – догадайся сам», вот! Домашнее насилие прямо!»

Овару мог сколько угодно роптать, но даже если и получал, потом вел себя как ни в чем не бывало. Он не держал зла, не таил мыслей о расплате или погружался в уныние, да и назвать его страдающим от плохого обращения было нельзя. Старший брат не пользовался своей властью бездумно. Несмотря на свой молодой возраст, он со всей ответственностью осознавал, что значит быть главой семьи. Иногда это даже походило на занудство, но обстоятельства, связанные с семьей Рюдо, требовали от него такого подхода. Родителей не было в живых, а потом и дедушки с бабушкой не стало. Но это была не единственная причина. В жилах братьев Рюдо текла кровь, которую при всем желании нельзя было назвать обычной.

Раздался звонок в дверь. Амару, как был в пижаме и с зубной щеткой во рту, вприпрыжку бросился открывать. За дверью стояла юная девушка, одетая в джинсовый костюм и хлопковую рубашку. У нее были волосы не то, чтобы коротко постриженные, но и не совсем средней длины. Прическа красиво подчеркивала тонкие черты ее лица.

- Эй, разве в таком виде можно появляться перед леди! Ну-ка переоденься.

Это была Тоба Мацури – единственная дочь четы Тоба. Ей исполнилось 18 лет. В этом году она поступила в женский университет Сейран, неподалеку от Китидзёдзи. Она была в 3 раза красивее своей матери и раз в 7 активнее и веселее, чем отец. Она была убеждена, что ее миссией является привносить цивилизацию и культуру в быт двоюродных братьев. Это была незаурядная девушка. Не всякая смогла бы, как она, прийти вечером перед выпускным экзаменом в гости, чтобы приготовить ужин на четверых, выпить вина, вернуться домой, а с утра сдать все на отлично, даже глазом не моргнув.

- Это потому, что изо всех Рюдо Мацури-тян – самая бесстрашная. Даже Хадзиме-ниисан[i] не может сравниться с ней, - говорил Цудзуку. Хадзиме с усмешкой согласно кивал, а Овару или Амару перед ней всегда становились кроткие, словно ангелочки.

Мацури поставила в прихожей огромный бумажный пакет с продуктами, вытащила оттуда фартук и сразу же надела. Все братья выстроились перед ней, как на плацу. Она окинула всех взглядом.

- Вы, естественно, еще не завтракали?

- Еще нет! – сказал Амару.

- Но уже умылись, хорошо. Так, сложите грязное белье в стирку. Покрывала повесьте сушиться в коридоре на втором этаже, а потом добро пожаловать в столовую. Я приготовлю вам завтрак.

Быстро раздав всем инструкции, она зашла в кухню, таща огромный бумажный пакет. Три брата отправились наверх. Только один Хадзиме, каким-то чудом заранее повесивший свое одеяло, теперь сел за стол в столовой и открыл томатный сок.

- Как себя чувствует тетя? Мы давненько не виделись – целый месяц, кажется.

- Здорова – и хватит об этом. В конце концов, это же мои родители пытаются отобрать у вас школу. Я все прекрасно понимаю. У них много хотелок, но мало храбрости. Они и мне в приказном порядке сказали, чтобы я не появлялась у вас дома. Они, похоже, думают, что, если бы я не ходила сюда, у них намного быстрее получилось бы прибрать все к рукам.

Пока Мацури с осуждением комментировала действия своих родителей, она успела пожарить тосты, потушить шпинат к яичнице, приготовить овощной бульон и поставить тарелки и приборы на стол. Когда остальные братья спустились к ним, в столовой аппетитно пахло едой.

- Даже если они вылезут из кожи вон и получат то, что хотят, они, кажется, до сих пор не осознали, что я являюсь их наследницей. Вот они удивятся-то. Пока они разбираются с настоящим, они совсем не задумываются о будущем. Погружены в сладкие мечты настолько, что как бы до диабета себя не довели.

Собственная дочь сводила на нет все их честолюбивые планы по захвату академии:

- Что ж, если их пустые мечты вдруг воплотятся на короткое время, то и пусть. Чем бы дитя не тешилось…

Услышав эту непримиримую критику в адрес дяди и тети, братья в какой-то момент прониклись к ним сочувствием.

- Это все верно, но я все равно не могу возненавидеть дядюшку или тетю, - сказал Цудзуку.

- Вот-вот! Они такие трудолюбивые! – поддакнул Овару. – С таким упорством стремятся к цели, что это достойно похвалы!

Хотя он сказал это, чтобы немного поддразнить Мацури, совсем уж враньем это не было. Даже сам Хадзиме не мог проникнуться ненавистью к Тобе Сеичиро, хотя тот собирался лишить его поста в Ученом совете. Если честно, полюбить его он тоже не мог, но для ненависти дядя был неподходящим человеком. Цудзуку мог сильно критиковать дядю, но добрая половина его колкости являлась врожденной.

- Мацури-тян, я вообще-то хотел поговорить о другом. До меня дошли слухи, что недавно какой-то студент в первую же встречу сделал вам предложение. Это правда? – спросил Цудзуку, и Мацури кивнула согласно, подвинув ему салатную миску.

- На следующий день после общего собрания мне позвонила мать этого недотепы. Она сказала: «Не могла бы ты сходить на свидание с моим сыночкой? Подружитесь – а там и до свадьбы недалеко». Ну, я и ответила ей. Что у меня нет такой дурной привычки выходить замуж за парня, который не может даже самостоятельно сделать предложение девушке.

- Редкость в наши дни – быть настолько преданным родителям, - прокомментировал Хадзиме.

- Именно. Наверняка, предложение о разводе я тоже услышу от его мамы, - в голосе Мацури послышалось презрение. – Япония рухнет именно из-за таких молодых людей – поверьте моему слову! В последнее время эти избалованные неженки просто повсюду.

- Я ведь тоже из этого поколения.

- А… Нет, ты исключение из правил, Хадзиме-сан! Даже если случится ядерная война, ты без проблем выживешь в пост-апокалипсисе.

- Хотелось бы мне верить, что это заслуженная похвала. Но ты слишком большого мнения обо мне.

- Конечно же, заслуженная! – Мацури неотрывно смотрела на него. В ее глазах светилась искренность. – Мне все равно, какие подлости замышляет отец, однако я тоже считаю, что работа в учебном заведении тебе не подходит. Это слишком мелко. Вместо того, чтобы тягаться с отцом из-за всякой мелочи, я бы на твоем месте накопила силы для чего-то намного большего, что тебе изначально предназначалось.

- Для чего-то большего? Например? – Овару запихнул в рот уже третий по счету тост. Ему никто не ответил.

Амару спросил с неподдельным интересом:

- Хадзиме-ниисан, тебе придется уйти из Ученого совета?

- Скорее всего.

- Тогда в следующем месяце… А что мы будем кушать? На что жить?

- Вот-вот. Придется нам с тобой газеты разносить, молоко доставлять… Цудзуку-аники пойдет работать в хост-клуб... А старшего брата все это подкосит так, что здоровье не выдержит, и он сляжет.

При словах Овару Амару тут же оживился:

- И тогда, задыхаясь от кашля, он будет говорить: «Простите, что подвел вас всех, кха-кха». А мы ему такие: «Не-е-ет! Бра-а-атик! Мы же обещали друг другу никогда этого не произносить..!»

Оба одновременно прыснули со смеху, и Амару нечаянно перевернул стакан с недопитым томатным соком.

- У вас чувство самосохранения совсем отсутствует, да? – Цудзуку послал младшим братьям недовольный взгляд и накинул на голову Амару кухонное полотенце.

Объект шутки – Хадзиме искоса грозно посмотрел на шутников. На самом деле, он ничуть не злился. Он обернулся к Мацури и пожал плечами:

- Да ладно, не страшно. До сих пор я числился, как самый молодой делегат от Ученого совета ВУЗа в Японии, ну а потом стану самым молодым уволенным делегатом. Тем более, что твое разрешение на увольнение я получил, Мацури-тян. Да и какое-то время побездельничать и собраться с силами было бы неплохо.

- Я понимаю, что все уже решено, но может ли получиться так, что на заседании совета решение повернется в вашу пользу, нии-сан?

- Думаю, нет. Вспомни, что случилось вчера. Если бы оставались хоть какие-то сомнения, разве дядя приехал бы с объявлением войны?

Овару на это поджал губы:

- Ты пойдешь на это заседание?

- Хороший вопрос. Я все-таки продолжаю там числиться до той поры, пока меня не освободят от должности. И получаю за это зарплату.

- Чево-о? За это еще и платят?!

- Само собой! В противном случае, например, ваша недавняя шутка стала бы реальностью.

- Это-то понятно, просто представляю, как им бесяво платить тебе.

- А как меня бесит, когда приходится выдавать тебе деньги на карманные расходы. Может, мне поберечь нервные клетки и перестать тебя спонсировать, а?

- Во… Вообще-то, это называется «тирания и самодурство»! – пробурчал Овару.

Мацури, разломив тост, поднесла кусочек ко рту:

- Отец верит, что у него есть все шансы на победу. Но скорее всего, он не сам это придумал, а кто-то ему нашептал. Какую-нибудь дурость о том, что он может быть кем-то большим, чем просто вторым ректором в истории школы. Захватить власть, выгнать тебя, Хадзиме-сан, проводить реформы еще и еще – и все в этом духе.

Чтобы продвинуть реформы, дядя Сеичиро всегда приводил такие доводы:

«Для такого небольшого ВУЗа со всего двумя кафедрами – гуманитарных дисциплин и политэкономии – нет будущего! Как только мы переедем в кампус в Хатиодзи, мы учредим факультет международных отношений, информационных технологий, менеджмента и экономики, а еще технологический факультет, и количество учащихся вырастет в три раза!»

Хотя именно формат небольшого образовательного учреждения был предпочтительнее для деда Рюдо, времена изменились. Но ладно бы, если расширение и переезд в новый кампус было вынужденной мерой для того, что модернизировать школу. Однако же, все это было завязано на подковерных играх и способах заработка для разных хищнических структур. Это и вызывало неприятие у Хадзиме.

Хадзиме знал, что за дядей стоит скандально известный депутат Фурута Дзюхей. Дядя и сам не раз грозился его именем Ученому совету. Да и черный Мерседес Фуруты регулярно заезжал на территорию школы. По всей видимости, дядю готовились сожрать. Хадзиме был в этом уверен.

При всем при этом, Сеичиро остервенело пытался стереть любое остаточное влияние предыдущего ректора.

На трех с лишним гектарах старого кампуса располагался университет с двумя кафедрами, а также профессиональный колледж для девочек, среднеобразовательная школа для старшего и среднего звена, и детский сад. Все вместе ютилось на одном клочке земли, но зато находилось близко к новому центру Синдзюку. Хадзиме понимал, что при продаже участка прибыль была бы колоссальной.

«Нам предоставят 165 гектаров в северной части города Хатиодзи, и мы сможем перевезти туда весь кампус», - таков был замысел нового ректора Тобы Сеичиро.

Ученый совет Академии Кёва состоял из ректора, двух постоянных и девять выборных делегатов, и двух аудиторов – всего четырнадцати человек. Включая Хадзиме, только три члена совета были против задумки ректора. Семеро были согласны, четверо воздержались – то есть, молча следили за ситуацией. Для Хадзиме это означало, что они бессильны что-либо сделать. Насколько он понимал, все было давно решено и обжалованию не подлежало. Альтернативного плана у него не было, так что лучшим выходом было бы послушно следовать за большинством, но он продолжал с упорством отстаивать противоположную точку зрения. Возможно, он просто был намерен задорого продать свой голос.

В кабинете ректора всегда висела картина со слоганом «Будь чист и свободен», но, когда ее заменили на портрет нынешнего министра образования с надписью «Прилежание, чистосердечие и труд», Хадзиме понял, насколько мелочный был его дядя, и проникся к нему еще большей жалостью. Он предложил дяде отдать ему старую картину. Сначала Сеичиро вознамерился отказать в просьбе, но потом, то ли испугавшись того, что его сочтут твердолобым, то ли еще что, передал ее племяннику. Хадзиме принес картину домой и повесил на стену в гостевой комнате в японском стиле на втором этаже.

Однако, когда Хадзиме увидел, каких личностей предложили на его место в совете, он осознал настоящий масштаб проблемы. Новенький был, вне всякого сомнения, человек, полностью подконтрольный Фуруте. А вот займет ли он сторону дяди Сеичиро или будет работать против него – время покажет.

«Нельзя исключать вероятность того, что Фурута впоследствии прогонит дядю и полностью подомнет под себя школу. И тогда одним из вариантов будет вернуть нии-сана и сделать его формальным главой, оставив себе всю реальную власть», - когда-то предположил Цудзуку. Для девятнадцатилетнего парня, еще не достигшего несовершеннолетия, это было весьма здравое рассуждение. Но Хадзиме подозревал, что Фурута скорее воспользуется другими способами. Впрочем, после того, как он уйдет, какая ему разница? Наверное, это было глупо – переживать за будущее дяди Сеичиро после того, как именно он стал виновником того, чтобы Хадзиме исключили из совета.

Этот же самый дядя после вчерашнего визита сказал всем остальным членам совета:

«Пусть это прозвучит жестоко для Хадзиме-куна, но для него самого и для школы будет лучше, если он покинет свой пост, поскольку ему не хватает ни понимания, ни опыта для работы в качестве управленца или педагога. Он стал членом совета только потому, что так завещал его дедушка. В виду того, что в будущем он всегда сможет вернуться к своим обязанностям, давайте уговорим его освободить место и поднабраться жизненного опыта».

Все это было фальшиво насквозь, думал Хадзиме. Но к таким аргументам было не подкопаться.

Если он так хотел, чтобы Хадзиме ушел, что ж, он уйдет. В конечном итоге, какое-то время голодать им не придется, даже если он останется без работы. Мысль спасала, но это снова давало повод для пересудов: «Вот видите, рассчитывает на наследство родителей». Конечно, наследство имелось. Не то чтобы большое, но имелось. Дом и земля под ним, немного ценных бумаг, страховка, да счёт на четверых в почтовой страховой системе. Даже если бы он два года сидел без работы, вряд ли они разом оголодали бы.

При всем при этом, Хадзиме не оставляло ощущение, что и он, и братья были лишними в современном мире. Ему казалось, будто была какая-то ошибка в том, что они родились в этом месте и времени. А ведь была еще и сверхъестественная сила, которой обладали все четверо. Это навевало ассоциации с китайскими сагами с извечным сюжетом о тех, кого изгнали из мира небожителей в мир людей. Как говорила Мацури, возможно, для Хадзиме и остальных была уготовала какая-то более масштабная миссия. А возможно, это было просто заблуждение. Такое тоже нельзя было исключить.

- Как закончите завтракать, отнесите чашки и тарелку на кухню. А потом марш из дома и до обеда даже не думайте появляться! Я не хочу, чтобы вы мешались тут, пока я занимаюсь уборкой и стиркой, - объявила Мацури.

Все четверо беспрекословно подчинились. В такие моменты их двоюродная сестра напоминала военачальника, которому никто бы не посмел возразить.  Во-первых, потому что возражения приравнивались бы к недовольству по поводу ее способности наводить чистоту и благолепие, а это был бы прямой способ схлопотать наказание.

В 9:30 все четверо, уже одетые, стояли в прихожей.

- Куда пойдем, Овару-ниисан? – спросил Амару.

- Дай подумать. В Синдзюку идет «Беспредельный ретро-аниме-марафон: 6 часов космического загула». Если делать нечего, можно там потусоваться.

Цудзуку отправился в районную библиотеку. Хадзиме решил заглянуть в свою любимую букинистическую лавку в квартале Такаданобаба[ii].

Мацури приступила к уборке огромного дома. А в это самое время, ее отец, у которого, по ее хлесткому выражению, имелось «много хотелок», переступил порог дома Фуруты по приглашению хозяина.

II

Резиденция депутата Фуруты в Токио находилась в 4-ом квартале района Тиёда. Особняк площадью в почти одну тысячу квадратных метров в окружении роскошных камелий выглядел так, словно Фурута вбухал туда все свои деньги. Хотя поговаривали, что он завладел этим домом не совсем честным и законным путем.

Что же ему понадобилось от Тобы?

Уже было согласовано, что первый секретарь Фуруты – Окушима Кендзо станет преемником Хадзиме в Ученом совете и вскоре приступит к своим обязанностям в Академии Кёва. В отличие от своего хозяина, он имел более джентельменский вид и мог разговаривать спокойно, а не орать, как Фурута. Для куклы, открывающей рот по сигналу от чревовещателя, он был неплох, и именно через него должны были передавать все пожелания депутата.

Что еще потребует от него Фурута? Тоба Сеичиро не мог избавиться от недовольства и тревоги. Он только-только прибрал к рукам главный актив тестя, то есть Академию Кёва. Не хочет ли Фурута сразу сцапать ее себе? Даже думать о таком было невыносимо!

Грузная фигура Фуруты показалась в гостиной. Он двинул подбородком в сторону гостя, и после такого грубого приветствия опустился в кресло в стиле Людовика XIV, которое вкупе с ним смотрелось вульгарно. Из нагрудного кармана своей рубашки для гольфа он вытащил фотографию и бросил на стол из итальянского мрамора. На них с фотографии смотрел молодой человек.

- Ну как тебе?

- Э, чего изволите..?

- Парень на фотке. Что думаешь?

При этих словах Сеичиро внимательно вгляделся в изображение. Молодому человеку было слегка за двадцать. Впечатление он производил не то чтобы сильного, а скорее набыченного парня. Взгляд у него был не острый, а злой. У него был широкий нос и мощный подбородок, толстые губы, жирная блестящая кожа и короткие волосы.

- Это ведь ваш сынок, господин Фурута?

- Именно. Ему двадцать три сейчас. Он учится на четвертом курсе в университете Кококу на специальности «Торговля».

Значит, со злобным удовлетворением подумал Сеичиро, он такой же недалекий, как и его отец. Естественно, на лице эти мысли не отразились.

Голос Фуруты чуть не сбил его с ног:

- У тебя же есть дочка. Ей восемнадцать, так?

- Д-да…

- По-моему, они станут прекрасной парой, а?

У Сеичиро чуть не случился инсульт. Это было внезапно – как нападение из-за угла. Мысль о том, чтобы отдать собственную дочку замуж за сына Фуруты, была сродни ночному кошмару. Он едва смог выдавить из себя:

- П-п-премного благодарен за Ваше п-п-предложение, но господин Фурута… Моя дочь только-только поступила в университет… Она еще даже не начинала учиться всяким домашним делам…

- Это я понял. Мой сын тоже не полноценный член общества. Он пока не пошел работать.

Мысль об этом успокоила Сеичиро на мгновение, но в следующий миг его спокойствие рухнуло.

- Вот я и подумал, что сначала мы организуем помолвку, а свадьбу сыграем, когда сын начнет работать, а твоя дочура закончит учебу.

- Раб-б-ботать? Вы уже решили, где?

- Личным помощником ректора в Академии Кёва. За три-четыре годика поднаберется управленческого опыта, а потом перед свадьбой получит пост в Ученом совете. С точки зрения общества станет уважаемым человеком. Согласен?

Сеичиро в полуобморочном состоянии представил себе все это. Самый худший вариант воплощался у него на глазах. Да еще и в самой гротескной форме. Перед ним, надменно развалившись в кресле, сидел человек, чья жестокость уступала лишь ненасытной алчности. Напоминающий плотоядного динозавра хищник, облаченный в дорогой костюм. Фурута собирался отнять у него все: и положение, и богатство, и даже дочь! Словно приливная волна, страх и сожаление захлестнули Сеичиро с головой. Стало трудно дышать.

- П-п-премного благодарен, но… М-м-моя дочь… Я должен сначала спросить у нее… К сожалению, я не в состоянии решить этот вопрос единолично. Она ведь такая упрямая… Не из тех, кто во всем с-с-слушается родителей.

Фурута только фыркнул на его слабые отговорки:

- Уж не хочешь ли ты сказать, что тебе не удалось воспитать ее как надо? Для истинной дочери самурая подчиниться воле родителей – и есть высшая добродетель и счастье женщины! Была бы у меня дочь, она бы плясала от радости и благодарила за то, что я устроил ей такой удачный брак!

Порадовавшись возможности отчитать подчиненного, Фурута выплюнул свою реплику, и только потом в его глазах промелькнуло подозрение.

- Или ты хочешь сказать, что у нее завелся ухажер?

Это было неожиданное предположение. Но не сказать, чтобы нелогичное. Восемнадцатилетняя девушка вполне могла с кем-нибудь встречаться. Сеичиро решил, что это его шанс сыграть на подозрении Фуруты. Даже если ему придется лгать, он обязан был сорвать план Фуруты с сынком заключить этот постылый брак!

- Т-т-точно не могу сказать, но кажется...

- …Неужто, один из этих братьев Рюдо?

- Я не уточнял у нее, но…

Сеичиро искренне ухватился за это замечание. В этот момент он твердо решил, что ради спасения своей единственной дочери от таких хищников, как Фурута с сыном, он сделает из племянников что угодно, хоть цепных псов. При мысли о том, что эти самые хищники могут порвать псов на куски, его пробрала дрожь.

- Г-г-господин Фурута, вы же не хотите сказать, что с племянниками может произойти несчастье…

- Хм, чего уж тут переживать. Таков уж наш мир, что с каждым может случиться внезапный несчастный случай или нападение. И с уволенными учителями, и со школьниками, – грубо бросил Фурута и поднес остывший чай ко рту, недовольно хмурясь.

Сеичиро осознал, что у него пересохло во рту, но пить ему совсем не хотелось. Пусть ему не нравился никто из племянников, ни Хадзиме, ни его младшие братья, но ему никогда не приходило в голову нанести им физический вред или убить. Ему достаточно было завладеть академией. Кровопролитие было не в его вкусе.

У Сеичиро были свои соображения по поводу будущего Мацури. Она была для него ценным ресурсом, который нужно было использовать по максимуму.  Разумеется, как отец он желал ей счастья. Но в равной степени он хотел удовлетворения своих отцовских амбиций. Оба этих чувства требовали выхода.

Он подобрал для нее, по крайней мере, трех кандидатов в супруги. То есть, отцов кандидатов. Советник из Верхней палаты Парламента Японии из Консервативной партии, который исполнял обязанности министра образования, и с кем он не раз пересекался. Член Комитета образования Токио, также являющийся вице-президентом крупного банка. Ректор государственного университета из соседней префектуры, который был профессором технических наук. Чтобы упрочить положение семьи Тоба и Академии Кёва, эти кандидаты были крайне желательны.

Но чтобы сын депутата Фуруты! Университет Кококу сильно проигрывал Академии Кёва и в плане престижа, и в уровне академической подготовки. Если в двадцать три года кто-то ещё оставался там студентом — значит, либо провалил экзамены, либо остался на второй год.  Если бы сын Фуруты учился хотя бы в Тодае, еще куда ни шло, но какой-то Кококу..! Нет, сама мысль об этом вызывала у Сеичиро отвращение.

Однако, вместе с отвращением он испытывал и страх, и отчаяние – все три отрицательные эмоции разом. Как бы то ни было, он понимал, что не сможет отказаться от абсурдного предложения Фуруты. Именно тогда, когда он, наконец-то, смог выгнать Хадзиме, в его крепость через черный вход просочился кое-кто намного хуже.

Старший сын депутата был давно женат на дочке одного из самых влиятельных богатеев того района, чьим представителем в парламенте был Фурута. Когда-нибудь он унаследует пост отца с помощью своего финансового и политического влияния. Он отучился на экономическом факультете элитного частного университета, потом получил работу в одной из крупнейших нефтяных компаний, и вскоре занял должность руководителя отдела. Идеальный молодой человек, не придраться.

А вот второй сын, Ёшикуни, был копией отца. К тому же, самым худшим вариантом копии. Если для отца насилие и власть были политическим инструментом, то для сына они стали банально орудием убийства.

В конце концов, так и не дав определенного ответа, Сеичиро покинул дом Фуруты. Над его головой раскинулось унылое синее небо.

III

В мансарде в доме семьи Рюдо располагалась кладовка и комната размером в 20 квадратных метров с деревянным полом и окном в крыше. Это была комната самого младшего брата – Амару. До прошлого года она принадлежала Овару, но, когда Амару пошел в среднюю школу, состоялась передача прав на жилое помещение. Также и Овару, став учеником средней школы, «унаследовал» комнату от Цудзуку. Так было заведено для поддержания справедливости. Да и какой же ребенок не захотел бы спать на «чердаке»?

В настоящий момент Овару жил прямо под комнатой младшего брата на втором этаже в юго-восточном углу дома. На том же этаже находились спальни двух старших братьев и комната в японском стиле с перегородкой, которая делила помещение на 13 и 10 квадратных метров, где могли останавливаться гости.

Прошло несколько дней без видимых происшествий. Наступил апрель, и для Овару, который пошел в старшую школу, пришло время приниматься за разные школьные задания. По крайней мере, он мог изображать перед старшими братьями, что готовится к урокам, иначе бы его просто не оставили в покое. Но это было непросто.

Хадзиме был его учителем мировой истории… Нет, даже при том, что Хадзиме был учителем, он не следовал формальному подходу в преподавании. Например, он рассказывал всем ученикам, какие вопросы будут на экзамене. И позволял пользоваться на экзамене конспектами. Не разрешалось только списывать у другого.

Овару предпочел бы выбрать что-то более традиционное в духе уроков истории Японии с заучиванием дат и имен, но и Хадзиме, и Цудзуку были убеждены, что ему следует изучать мировую историю.

«Если нужна дата, смотри хронологию. Если нужен термин, смотри в словарь. Но важно не это, а собственные идеи и усилия в изучении чего-либо. Тупо зубрить, бездумно забивая себе голову цифрами и умными словами ради получения оценки, не принесет тебе никакой пользы в жизни. Поэтому очень важно записывать все в тетрадь вручную».

Это было справедливое суждение. Однако при этом терялся весь смысл в том, чтобы попытаться вызубрить все за одну ночь перед зачетом. Когда Овару учился в средней школе, он был в этом мастер, и сейчас сожалел, что так больше нельзя.

- «Опишите, какую роль сыграла в истории Китая река Янцзы[iii]». «Опишите города-государства Древней Греции»… Такие задания в одну-две строчки не уложить! – Овару вздохнул. Ну ладно, к чему сейчас спешить? Он вообще-то и не собирался поступать на исторический факультет, как сделали его старшие братья. Главное, получить зачет по предмету. Да и неизвестно еще, останется ли Хадзиме учителем после того, как покинет Ученый совет.

Он открыл окно и вдохнул прохладный ночной воздух. Дождь, который прошел днем, превратился в морось. Мокрый сгусток тумана коснулся лица Овару. Выходить на улицу в такую погоду охоты не было – и двигаться тоже. Настроение испортилось, состояние было никакое, и результатом стало странное желание поделать уроки.

Он опустил взгляд и внезапно увидел в саду чей-то силуэт. Мальчик в пижаме. Овару безошибочно угадал, кто это.

- Э-э-э, кажись, у бедняги Амару снова приступ, - Овару пробормотал, проморгавшись.

Никто, кроме братьев и двоюродной сестры Мацури, не знал, что Амару страдает лунатизмом.

До того, как Амару пошел в первый класс, нередко случалось так, что он гулял во сне по коридору. Несколько раз он кубарем скатывался с лестницы или падал на дедушку, как мешок с картошкой. Уже два года как этого не повторялось, но, видимо, снова началось.

Старший брат Хадзиме всегда просил Амару подробно рассказать о том, что ему снилось, и записывал это в тетрадь. Овару однажды попросил почитать, на что ему ответили отказом и фразой «Только за деньги!». Дело, конечно же, было не в деньгах. Старшие братья до сих пор относились к Овару, как к маленькому, хотя всего несколькими днями ранее он спас Амару от похитителей.

К слову, у самого младшего было много странностей, подчас им самим неосознаваемых. Даже покойные дедушка с бабушкой больше всего переживали именно из-за него.

Как бы то ни было, нельзя было оставлять брата, страдающего лунатизмом, бродить по улице ночью. Для Овару это был удобный предлог не делать домашнее задание, чему он весьма обрадовался.

На часах было больше одиннадцати вечера. От шестого апреля осталось всего немного. Он прокрался по лестнице, стараясь не шуметь, надел у порога кроссовки и тихонько выскользнул из дома. Амару к тому моменту вышел из ворот и отправился на улицу.

- Он, что, собрался в парк Тэцугакудо? Плохо дело…

«Плохо» относилось не к самому парку, а к тому, что по пути от дома семьи Рюдо до Тэцугакудо нужно было пересечь шоссе Син-Омэ, по которому ночью частенько проносились груженные фуры. Если такая фура врежется в Амару и разобьется, это будет настоящий кошмар.

Эта тревога была понятна только семье Рюдо. Овару и его старшие братья знали, что они во всех смыслах отличаются от обычных людей. Самым кротким из них был Амару – и самым опасным, поскольку именно про него говорилось «в тихом омуте черти водятся».

Парк Тэцугакудо занимал площадь около 5 гектаров. Многие приходили сюда по ночам весной полюбоваться на цветущую сакуру, но из-за того, что после дождя все заволокло туманом, в тот вечер никого не было. Туман клубился вокруг деревьев, ворот и зданий, раскиданных по парку, создавая причудливые тени.

Грузовиков по дороге не встретилось. Амару и Овару зашли в парк. Овару разглядел в шевелящихся кустах парочку, не замечающую ничего вокруг.

- Кому-то весна в голову ударила, - с интересом прокомментировал он.

Амару ушел вперед, и Овару бросился вслед. Сам Овару никогда не страдал лунатизмом, но из случайно услышанного разговора старших братьев понял, что случай с Амару сильно отличался от обычного хождения во сне. Для сравнения можно было взять то, как Амару шел – словно понимая, куда следует ступать. Овару подумал, что хорошо бы вот так же во сне делать домашние задания. Такая мысль появилась бы у любого школьника.

 Земля, пропитанная влагой после дождя с туманом, затрудняла каждый шаг. Овару, при том, что веса в нем было немного, все равно оставлял в грязи следы от кроссовок. Но тут он кое-что заметил. После него оставались следы, а вот перед ним ничего не было. Овару опустил взгляд к ногам брата. Амару был в носках. Его ступни не касались земли. Между землей и стопой оставалось пустое пространство толщиной в три пальца.

- Левитация… - у Овару перехватило дыхание. Сам по себе феномен не показался ему чем-то необычным. Для него – нет, но плохо будет, если это увидит кто-нибудь еще. Он быстро огляделся, но не увидел, чтобы кто-то смотрел. Тем не менее, расслабляться было нельзя. Придется тащить Амару домой силой, пока не произошло что-то непоправимое.

- Однако же, ни у кого во всем Токио нет такого младшего брата, который умел бы зависать в воздухе! Только мы так можем.

Какой там Токио – во всей Японии, нет, во всем мире, наверное, не было других таких людей, как братья Рюдо. К сожалению, пойти на телевидение и похвастаться этим было никак нельзя.

…Раздался вопль. Из кустов вынырнул мужчина, подтягивая штаны и проклиная на все лады подростка, который испортил ему все удовольствие. Похоже, что Амару, проходя мимо зарослей, задел его ногу. 

Мужчина не был похож ни на студента, ни на работягу. Скорее всего, он состоял в некой организации, скажем, выполняя грязную и не совсем законную работу. В нагрудном кармане его кричаще-яркой поло лежали солнечные очки, хотя ночью солнце не светило. Скорее всего, он был приверженцем бандитского дресс-кода. Женщина пыталась остановить его, что только больше его раззадорило. Он грубо толкнул Амару в грудь. Его визгливый голос донесся до Овару. Что-то вроде: «Ты че, совсем берега попутал, сопляк?»

Овару рванул к брату, но чья-то рука легонько сжала его плечо. Уже по одному тому, что кому-то удалось незаметно подобраться к Овару, подросток понял, чья эта рука.

- А, Цудзуку-аники…

- Не будем спешить. Посмотрим, что произойдет. Если появимся там сейчас, это повлечет за собой еще больше проблем.

В другой руке Цудзуку держал кардиган и сандалии Амару. В чем Овару не мог сравниться с братом, так это в холодном расчете.

Мужик схватил Амару за ворот пижамы и потащил вглубь парка. Видимо, он собрался преподать хороший урок тому, кто его взбесил и не мог сопротивляться. Но внезапно он кое-что заметил.

- Че… Че творится, твою мать! Этот сопляк парит над землей!..

Мужик обнаружил, что стопы Амару зависли в воздухе в пяти сантиметрах от поверхности. В следующий миг он машинально отвесил мальчику леща. Он принадлежал к тому типу людей, которые предпочитали решать все вопросы, находящиеся за гранью понимания, грубой силой. Возможно, его ограниченное восприятие подсказало ему, что это какой-то фокус. Он размахнулся для второго удара, как вдруг его рука застыла в воздухе и больше не шевелилась.

На щеке Амару возникло яркое пятно жемчужного цвета. Для братьев Рюдо это был сигнал об опасности. Овару подался вперед, но Цудзуку снова остановил его, ухватив за плечо.

Якудза растерялся окончательно. Все его прежние жертвы реагировали по шаблону — но Амару выбивался из привычных схем. Лёгкое беспокойство сменилось животным ужасом. Он был готов удариться в панику. Он что-то бормотал, не открывая рот, и судорожно дергал парализованной рукой. По лицу струился горячий пот, совершенно неуместный для прохладного весеннего вечера.

Но стоило ему встретиться взглядом с Амару, как все его тело сковал леденящий ужас. Когда мальчик открыл глаза, на мужчину в упор уставились зрачки из жидкого золота. Человек даже не осознал, что обмочился со страху. В тот миг, когда Цудзуку и Овару бросились вперёд, Амару наконец пришёл в движение. Он протянул правую руку к человеку.

Амару всего лишь вытянул руку, а мужчина отлетел метров на десять. Словно из ладони мальчика появилась еще одна огромная ладонь, невидимая глазу, и отбросила его ударом. Якудза влетел головой вперед в густые заросли самшита, застрял там и, на свое счастье, потерял сознание.

Амару мягко поплыл в воздухе по направлению к нему, но Овару одним прыжком преградил ему путь. В тот же миг Овару почувствовал, как его подбросило высоко в воздух. Это было что-то среднее между тем, как если бы он прыгнул с батута или понесся вниз на американских горках. Появилось ощущение невесомости. Перед глазами мелькнула верхушка дерева. Он быстро вытянул руку, схватился за ветку, зацепился ногами и наконец затормозил. А мог бы улететь еще выше.

- Амару-кун, достаточно! Остановись!

Внизу, под деревом, Цудзуку схватил Амару за руки. Вставать напротив него было опасно, поэтому он подошел со спины. От рук младшего брата в его ладони передались загадочные импульсы. Жемчужное сияние исчезло с лица, и всплески угасли.

Амару обернулся через плечо и увидел старшего брата.

- А… это ты, Цудзуку-ниисан? – он слабо покачал головой, словно не веря до конца.

- Тебе что-то приснилось, Амару-кун? – в словах Цудзуку был не вопрос, а утверждение.

Несколько мгновений прошло, прежде чем Амару согласно кивнул. Унесенный неизвестной силой Овару, недовольно бормоча, начал спускаться с дерева с ловкостью заправского акробата из пекинской оперы цзинцзюй[iv]. Когда он приземлился, Амару надевал сандалии, которые ему принес Цудзуку. У мальчика было такое выражение лица, будто он буквально очнулся ото сна.

Цудзуку постучался в комнату старшего брата. Когда Хадзиме погружался в чтение, он переставал реагировать на любой шум, и поэтому Цудзуку постучался еще раз, громче. Наконец, тот ответил. Комната Хадзиме была просторной, и воздух там был слегка прохладный и сухой. На массивном рабочем столе из дуба лежали открытыми тома, написанные на камбуне[v].

- Вы были заняты чтением, нии-сан?

- Да, полистал первоисточники «Повести о восьми псах»[vi].

- А, «Речные заводи»[vii]?

- Нет, «Новые исторические записки о Пяти династиях» Оуян Сю[viii]. В них записано предание о Паньху[ix] – о псе, который принес своему хозяину голову его врага, за что хозяин обещал ему в жены свою дочь принцессу.

- Как Яцуфуса и Фусэ-химэ[x] из «Повести…»?

- Да, только в оригинале концовка счастливая… Ну, что случилось с Амару? – захлопнув книгу, Хадзиме сел верхом на стул, спиной к столу.

Цудзуку опустился на диван. Чтобы изложить обстоятельства произошедшего, ему хватило трёх минут.

- …Вот и все. Ничего страшного не произошло. В итоге – минус один якудза и пара пустяковых царапин от веток у Овару-куна.

Хадзиме пробарабанил пальцами по спинке стула.

- Давненько такого не случалось – с тех пор, как Амару пошел в среднюю школу.

- Даже на горе Фудзи[xi] раз в сто лет просыпается вулкан. Посмотрим, что будет дальше. Возможно, сегодняшний случай покажется нам пустяком. 

Хадзиме качнулся на стуле, отчего тот возмущенно скрипнул.

- «Пробуждение все ближе и ближе». Возможно, это именно то, о чем говорил наш покойный дедушка.

- «Пробуждение»..? Раз мы об этом, Амару-кун сказал мне кое-что интересное. Дословно: «Я не могу понять, было ли сном то, что я видел до пробуждения, или же то, что я вижу сейчас, является сном?..»

Хадзиме задумчиво почесал подбородок.

- Так говорил Чжуан-цзы[xii]: «Снится ли мне сон, что я бабочка, или бабочке снится, что она — я?» Потрясающие люди были эти ханьцы[xiii]. Две тысячи пятьсот лет назад они выразили в философских категориях взаимосвязь концепции бытия и даосского понятия о внутренней вселенной[xiv].

Он бросил взгляд на книжный шкаф. Там хранились собранные дедом произведения западной литературы и китайская классика. Присущий только старинным книгам запах разносился по комнате.

- Вернемся к вопросу. Есть кое-что, что меня беспокоит. Я бы хотел знать, какую цель преследуют те, кто спланировал похищение Амару?

- Возможно, они задумали помешать пробуждению Амару-куна.

Хадзиме слегка склонил голову набок:

- Сначала я думал так же. Но возможны разные варианты. Причиной может быть что-то, о чем мы до этого совершенно не подозревали.

- То есть, вы хотите сказать, что они намеренно провоцируют пробуждение, причиняя нам вред? – Цудзуку сменил позу, элегантно перекинув одну ногу на другую. – Но к чему это приведет? Во-первых…

- Во-первых?

- Если он пробудится – что дальше? Никто не знает, что именно произойдет. Даже мы. Или все-таки… у наших врагов есть какая-то информация?

Он сгоряча записал во врагов тех, кто спланировал похищение Амару, но в данном случае по-другому их было не назвать.

- Враг делает ход, мы ходим в ответ. Пока только так, ничего не поделаешь. Если сравнивать с бейсболом, то получается, что мы можем только ждать, пока питчер бросит нам мяч, - добавил Цудзуку.

- Питчер, значит?

- Причем, любитель бросать бинболы[xv], такой вот «охотник за головами».

- Интересно, кто же их тренер?

- …Тренер?

- В таких случаях всегда есть более крупная фигура. Кто-то, кто знает гораздо больше и умело дергает за ниточки. Исходя из того, что в СМИ не появилось никакой информации об аварии на трассе Канъэцу, тут замешаны фигуры очень большого масштаба. 

Внезапно Хадзиме осенила мысль. А если корни махинации дяди Сеичиро и интриг депутата Фуруты произрастают из одного и того же источника?

Цудзуку задумчиво провел пальцами по челке, откидывая волосы с лица:

- Все-таки… Интересно, ради чего они это затеяли? Что они хотят получить?

- Не существует такого человека, который вызвался бы быть злодеем по собственному желанию. Даже Гитлер, убивший 40 миллионов евреев и славян, считал, что это все – ради строительства Тысячелетнего рейха[xvi] для германской нации. Все злодеи в истории были ослеплены своей правдой, ради которой и создавали «самый лучший из миров». Те, кто пытались похитить Амару, наверняка, тоже пылали праведным гневом, - сказал Хадзиме, не скрывая сарказма в адрес невидимого врага.

Хотя он и не мог этого знать, его выводы оказались весьма близки к истине.

Примечание читать дальше

[i] Нии-сан или ниисан (яп. старший брат) – уважительное обращение к старшему брату в японском языке. Овару обращается к Хадзиме «аники» , что тоже означает «старший брат» , но показывает грубовато-неформальный стиль общения («братан»  ), и также встречается в группировках, как обращение к ненамного старшему товарищу.

[ii] Район Такаданобаба (高田馬場) в Токио — это студенческий и аниме-культурный хаб с уникальной атмосферой, где находится известный университет Васэда.

[iii] Река Янцзы — одна из колыбелей древней цивилизации, «вторая река» Китая после Хуанхэ, но ключевая для единства, экономики и идентичности южных регионов.

[iv] Пекинская опера цзинцзюй (кит. трад. 京劇) — одна из наиболее известных форм традиционной китайской оперы как в Китае, так и в остальном мире. Возникла в конце XVIII века и полноценно сформировалась к середине XIX века. Сочетает в себе музыку, вокальные партии, пантомиму, танцы и акробатику. С 2010 года включена в Список нематериального культурного наследия человечества ЮНЕСКО.

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%B5%D0%BA%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D0%BE%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B0

[v] Камбун (яп. 漢文 «китайское письмо»  ) — один из письменных языков средневековой Японии, основанный на классическом литературном китайском языке (вэньянь). Камбун являлся исключительно письменным языком и не имел особенной устной формы. Камбун активно просуществовал тысячу лет, с IX по XIX век, и был отменён как язык официальной письменности после революции Мэйдзи. В наше время обучение камбуну сохраняется в средней школе, но новых текстов на нём не создаётся.
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B0%D0%BC%D0%B1%D1%83%D0%BD

[vi] «Хаккэндэн» (яп. 八犬伝, «Повесть о восьми псах»  ) — классический японский эпический роман XIX века, написанный Кёкутэем Бакином. Переработка китайской легенды о собаке-оборотне Паньху (盤瓠), но с японской интерпретацией и трагическим финалом, отличающимся от оригинала.

[vii] «Речные заводи» (кит. трад. 水滸傳, пиньинь shuǐ hǔ zhuàn) — китайский классический роман XIV века, основанный на народных сказаниях о подвигах и приключениях 108 «благородных разбойников» — повстанцев из лагеря Сун Цзяна на горе Ляншаньбо (провинция Шаньдун) в правление восьмого императора династии Сун — Хуэйцзуна (1124—1127). «Речные заводи» — первый в истории роман в жанре уся. Один из четырёх классических китайских романов. Аналог Робин Гуда.
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%B5%D1%87%D0%BD%D1%8B%D0%B5_%D0%B7%D0%B0%D0%B2%D0%BE%D0%B4%D0%B8

[viii] Оуян Сю «Новая история Пяти династий» («Исторические записки о пяти династиях», 新五代史Пиньинь: Xīn Wǔdài Shǐ, XI в.) - написана как альтернатива официальной 旧五代史, «Старой истории Пяти династий». Период охвата: 907–960 гг. — эпоха Пяти династий и десяти царств (五代十国), время хаоса после падения династии Тан. Оуян Сю критикует коррупцию и предательство, свойственные той эпохе. Оуян Сю исключил многие сверхъестественные элементы из «Старой истории», но оставил Паньху — возможно, видя в этом метафору верности, важную для эпохи распада.
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D1%83%D1%8F%D0%BD_%D0%A1%D1%8E

[ix] Легенда о Паньху  -   в главах о южных народах (南蠻傳) в «Новая история Пяти династий» кратко изложен сюжето Паньху — псе, убившим врага императора Гао Синя. Он получил в награду в жёны принцессу, их потомки основали племя яо.

[x] Принцесса Фусэ-химэ (伏姫) — легендарная принцесса, которая должна возродиться и исполнить желания восьми псов-воинов. Она и ее муж-пёс Яцуфуса прокляты — их связь порождает 8 кристаллов с иероглифами добродетелей (верность, долг и др.). Эти кристаллы воплощаются в восьми самураях, которые должны восстановить честь рода. Ссылка на статью об аниме Hakkenden
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D0%B5%D0%B3%D0%B5%D0%BD%D0%B4%D0%B0_%D0%BE_%D0%BF%D1%81%D0%B0%D1%85-%D0%B2%D0%BE%D0%B8%D0%BD%D0%B0%D1%85

[xi] Гора Фудзи – правильное название Фудзиямы в Японии.

[xii] Чжуан-цзы (庄子, Zhuāngzǐ) — великий даосский философ IV–III вв. до н.э., автор одноимённого текста, ставшего каноном даосизма. Ключевые аспекты его учения: относительность реальности (знаменитая притча «Снился ли мне сон, что я бабочка, или бабочке снится, что она — я?»  ), спонтанность, бесполезное как высшая польза.

[xiii] Ханьцы (汉族, Hànzú — нация Китая, составляющая примерно 92% населения страны (более 1,4 млрд человек). Их история, язык и культура стали основой китайской цивилизации.

[xiv] «Внутренний космос» (インナー・スペース, внутренняя вселенная) — отсылка к даосской концепции единения «внутреннего/внешнего». Глава 《齐物论》 («Выравнивание вещей»  ) утверждает: «Нет границы между сном и бодрствованием, внутренним и внешним». Даосизм (道教, Dàojiào) — древнее китайское учение о естественном порядке вещей, основанное на гармонии с Дао («Путь»  ). Возник в IV–III вв. до н.э., приписывается философу Лао-цзы (автору «Дао Дэ Цзин»  ). Пример: Даосский мудрец не борется с ветром, а подстраивается под него.

[xv] Бинбол – термин в бейсболе, обозначающий подачу в голову, что представляет опасность для отбивающего, поскольку может приводить к травмам. 

[xvi] Тысячелетний рейх - Тре́тий рейх (нем. Drittes Reich — «Третья империя»  ) — неофициальное название Германии в период с 24 марта 1933 года по 23 мая 1945 года. Используются также названия нацистская Германия, Тысячелетний рейх. Третий рейх пришёл на смену Веймарской республике после прихода к власти Национал-социалистической немецкой рабочей партии под руководством Адольфа Гитлера. Гитлер был бессменным рейхсканцлером практически всё время существования Третьего рейха.

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%BE%D1%80%D1%82%D0%B0%D0%BB:%D0%9D%D0%B0%D1%86%D0%B8%D1%81%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D0%93%D0%B5%D1%80%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%8F